— Да, конечно, — рассеянно кивнул Кержак.
Я повернулся к нему спиной и пошел к дому, Кержак увязался следом. Проходя мимо загона, я подумал: «А почему бы и нет?» — и метнул заклинание.
Тонкая и полупрозрачная молния, едва заметная, но оттого не менее смертоносная, сорвалась с моей руки и ударила ближайшей козе в спину. Скотина вздрогнула и завалилась на бок. Остальные животные заволновались, запищали, забегали туда-сюда и стали сбиваться в кучу в противоположном конце загона.
— Не надо, — вяло запротестовал Кержак. — Ради меня…
— Не ради тебя, — оборвал я его, — а ради самого себя. Мне захотелось свежего мяса, только и всего.
На самом деле Кержак был прав, я забил козу не ради себя, а ради гостя. Предыдущую козу я забил три дня назад, по расписанию жизнь очередного животного должна была оборваться только через семь дней. Но, с другой стороны, почему бы не побаловать хорошего человека свежим мясом? Завтра он покинет мой дом, а следующий случай вкусно поесть представится ему ой как не скоро! Если вообще представится… Младшие сыновья, ушедшие в странствие, редко живут долго.
Непонятно, почему я его пожалел. Зачем пустил на двор, понятно — чтобы богов не прогневать. А вот зачем решил особый почет оказать — даже не знаю. Просто показалось мне вдруг, что человек он хороший, а почему показалось — боги его знают.
Кержак помог мне освежевать тушу и приготовить ужин. А потом мы сидели друг напротив друга и беседовали.
Началась наша беседа так, как всегда начинаются разговоры с гостями.
— Расскажи мне про богов, — попросил Кержак.
Я сделал недоуменный жест.
— А что тут рассказывать? Боги как боги. Большие. Странные. Блестят, как мокрые камни, изредка выпускают молнии. Некоторые летают по воздуху, как облака, некоторые ходят по земле.
— Как люди? — уточнил Кержак.
— Нет, не как люди. Люди ногами перебирают, а они как бы перекатываются. У них внизу такие… Нет, не могу объяснить, это видеть надо.
— Покажешь мне?
— А как я могу показать? К границе проводить тебя я могу, но зачем? Границу ты и без меня найдешь — Лысую гору отовсюду видно. А если и не видно, все равно направление не перепутаешь. Просто иди на зов Силы, как раз к Лысой горе и выйдешь.
— И что там, за границей? — спросил Кержак. — Правда, что границу нельзя переступить?
— Правда, — сказал я. — И одновременно неправда. Если сильно захотеть, можно и к самому подножию выйти, а то и на склон горы взобраться чуть-чуть. Только ты не захочешь, слишком много там Силы, на мозги очень давит. Голова болит, руки трясутся, а душу переворачивает так, что от малейшего греха умереть можно. Вспомнишь, как козу резал, и откинешься тут же на месте.
— Разве козу зарезать — грех? — удивился Кержак.
— Все в нашей жизни грех, — сказал я. — Только грехи бывают большие и маленькие. Здесь, в Преддверии, нельзя грешить только по-крупному, а по мелочи — сколько угодно. То есть вру, не сколько угодно, если начнешь, например, над ближним своим издеваться и вовремя не остановишься — заколбасит так, что мало не покажется. Но если не злоупотреблять — жить можно. И неплохо жить, между прочим. Репа у нас двойной урожай дает, козы растут, как чертополох на навозе, болезни заразные ни к людям, ни к скотине не пристают, магия опять же. Рядом с богами каждый человек волшебником становится.
— А настоящий волшебник?
— Настоящие волшебники тут надолго не задерживаются. Для нашей жизни неважно, сколько Силы тебе доступно. Для того чтобы козу забить или червей-вредителей с грядок прогнать, моей магии вполне хватает. А большая магия у нас применения не находит. Сам посуди — драться нельзя, охотиться не на кого…
— Прямо рай на земле, — хмыкнул Кержак.
— Он самый, — согласился я. — Только, знаешь ли, в раю не так сладко живется, как сперва кажется. К хорошему быстро привыкаешь.
— Тебе легко говорить, — вздохнул Кержак. — Ты в этом доме один живешь?
— Один, — подтвердил я. — Я сирота.
Кержак вытаращил глаза — подумал, что ослышался.
— Сирота я, — повторил я. — Нет у меня ни родственников, ни друзей близких. Удивляешься, почему меня до сих пор с земли не согнали? Нечему тут удивляться, это закон божий в действии. У нас закон другой, чем в иных местах, заповедь только одна, и гласит она — не греши и будешь жить. Метнуть заклинание в ближнего своего — смертный грех, о такой вещи только подумаешь, сразу все поджилки трястись начинают. Чувствовал уже такое?
Кержак немного помолчал, раздумывая, и склонил голову.
— Правильно, что признаешься, — одобрил я. — Ложь — тоже грех, пусть и небольшой. Думаешь, почему я к тебе сразу спиной поворотился? Думаешь, меня никогда убивать не пытались? Много раз пытались. В первый год, считай, каждый день разбойники приходили, не могли мимо пройти — как увидят, что мальчишка несмышленый такой участок себе огородил, сразу внутрь ломятся. Даже смешно бывало — стоит, ругается, угрожает, а только замахнется, глядишь — уже в грязи валяется и ногами сучит. Посучит-посучит, да и перестанет. Урожай у меня в том году был огромный, столько трупов на грядки перетаскал…
— А как получилось, что ты такой большой участок себе отхватил? — спросил Кержак. — Я, пока по деревне шел, ни у кого такого поля не видел.
— Потому что умный не по годам, — улыбнулся я. — Да и повезло мне. Пока взрослые друг другу страшные байки рассказывали, я уже поле огораживал. Да и не было у меня особого выбора — отца болотный змей утащил, мать к себе Буряк взял третьей женой, а я нужен ему был, как козе гусли. Да ну его… — Я махнул рукой. — Теперь я ему даже благодарен. Если бы не он, ни за что бы так не развернулся. Поле у меня вдвое больше, чем у старосты нашего, коз полторы сотни, мясо ем, когда захочу… Только жениться еще надо для полного счастья.
— Ну, с этим-то у тебя проблем не будет, — предположил Кержак. — За такого хозяина любая девка выскочит.
Я вздохнул. Если бы все было так просто…
— Девка-то выскочит, — сказал я, — да кто ж ей позволит? Прелюбодеяние — смертный грех. Если без отеческого благословения ложе разделить, наутро на этом ложе два трупа и останутся.
— Почему без благословения? — не понял Кержак. — Ты в деревне самый богатый, любой нормальный отец…
— Где бы найти такого нормального отца, — перебил его я. — Кто я для них? Сирота хитрозадый, ни роду, ни племени, ростом не вышел, силой — тем более. Понятно, что в Преддверии сила не важна, но одно дело — здравый смысл, и совсем другое дело — традиции.
Немного поколебавшись, я добавил:
— Есть у меня зазноба. Красивая, умная, хозяйка хорошая, любит меня, и я ее люблю, все хорошо, кроме одной мелочи. Отец у нее — деревенский староста. Не хочет он мне ее отдавать, зазорно ему, дескать, с бобылем родниться. Ничего, уговорю как-нибудь. Поймет когда-нибудь старый козла, что законы древние больше не действуют. Теперь у нас один закон — новые боги.
