детей. Они истребили почти всех, кого благословила Триединая. И моя сестра была готова на всё, лишь бы защитить своё дитя. Ту самую девочку, с которой всё началось… Ты понимаешь, почему так страдает Амелия, не способная завершить ритуал? Потому что ей нужна помощь Ронни. Никто не знает как. Триединая сделает это за неё, но лишь тогда, когда Вероника Отис будет в безопасности. Триединая отпустит своё благословенное дитя, но взамен возьмёт тебя. Как взяла мою сестру и всю её семью. Как заберёт меня, когда я исполню своё предназначение. Это её условие. Ты хочешь спросить, почему именно ты, а не Сорси? Я долго присматривалась к вам, выбирала. Сорси не способна на самопожертвование. И у неё сын. Вижу – понимаешь. Иди сюда, милая.
Акеми покорно подходит, встаёт около Мары – поникшая, тихая. Мара открывает перед ней полупрозрачную дверь маленькой кабины.
– Это душ. Ополоснись. Хорошенько вымой шею и плечи. Одежду оставляй тут.
Девушка отворачивается, раздевается, заходит в душевую кабину и закрывает за собой дверь. Мара складывает её вещи в пластиковый пакет, бросает его на стул. Отворачивается и слушает, как шумит в душе вода. Когда шум смолкает, не оборачиваясь, протягивает девушке полотенце.
– Иди за мной.
Они проходят в круг яркого света, исходящего от большой дисковидной лампы, закреплённой на подвижном кронштейне над металлическим столом. Стол будит в Акеми воспоминание о крематории, она испуганно отшатывается в сторону.
– Нет-нет, – спохватывается Мара. – Это не то, что ты думаешь. Мне это нужно для маленького ритуала. Ложись на стол лицом вниз. Там выемка ближе к краю, видишь?
– Что ты будешь со мной делать? – Голос Акеми дрожит, глаза снова наполняются слезами.
– Позабочусь о твоём будущем. Не хочу, чтобы ты всю оставшуюся жизнь прожила в четырёх стенах. Я подключу тебя к нейросети, мы оцифруем твою личность, загрузим в… Ты же меня не понимаешь, прости. Я… я перенесу тебя в другое место. Туда, где хорошо и не бывает боли и страха. Ложись.
Акеми становится жутко. Она понимает, что ещё не поздно оттолкнуть Мару и убежать, выбраться отсюда, звать на помощь… но она думает о Жиле – и покорно ложится на стол вниз лицом.
– Умница, милая. Вытяни руки вдоль туловища. Расслабься. Мне очень нужно, чтобы ты не двигалась. Я тебя зафиксирую ненадолго.
Плечи Акеми перепоясывает один ремень, второй обхватывает её поперёк талии, третий под коленями. На запястьях защёлкиваются металлические браслеты. Последний ремень застёгивается на затылке, не давая девушке поднять голову. Мара убирает волосы с шеи Акеми, отходит к накрытому светлой тканью столу, возвращается с двумя маленькими ножами из белого и чёрного скола камня.
– Будет немного больно. Самую малость, – предупреждает она.
Акеми вскрикивает, когда лезвия ножей рассекают кожу на её шее – одновременно по обе стороны пятого шейного позвонка. Тёплые алые капли сбегают по подбородку девушки, Акеми жалобно кричит, пытаясь высвободиться.
– Тихо-тихо! – восклицает Мара. – Почти всё!
В воздухе разливается терпкий запах трав, от которого всё плывёт перед глазами и сбивается дыхание. Металлически звякает что-то на столе, Мара одной рукой нажимает Акеми между лопаток, не позволяя выгибать спину, другой быстро суёт что-то пинцетом в ранки на шее. От боли Акеми дуреет, извивается, бьётся в путах.
– Всё позади, больно уже не будет, – шепчет Мара, гладя её по голове. – Не кричи, тише, тише.
Что-то мягкое и влажное касается шеи Акеми, пахнет сладко и остро. Голова становится тяжёлой, происходящее вокруг видится медленным и отстранённым. Будто это не с Акеми, а с кем-то другим. Мара один за другим расстёгивает ремни, освобождает руки японки. Акеми прикрывает грудь ладонями, садится на столе, дрожа и всхлипывая.
– Хорошая девочка, – воркует Мара, вытирая кровь с её шеи. – Сильная, послушная. Ты молодец, моя милая. Успокаивайся. Вот так. А теперь пойдём.
– Одеться… – хрипло произносит Акеми.
Мара качает головой:
– Это не нужно. Тут только ты и я. И там, куда мы идём, тепло.
Под ногами белые плиты. Ступать по ним босыми ногами приятно. Это не камень, это что-то тёплое, нескользкое, бархатистое. «Жиль, я не боюсь, – думает Акеми, рассеянно улыбаясь и шагая вниз по лестнице. – С тобой всё будет хорошо, мой родной. У тебя не останется в прошлом ничего, о чём стоило бы вспоминать со стыдом. Я не взяла с собой твоё письмо, я так и не узнала, что ты хотел мне сказать. Прости. Я люблю тебя, мой хороший. Ты – самое чудесное из всего, что случалось в моей жизни. Ты мой свет. Сияй ярче, мой ками…»
Мара останавливается, отпирает ключом-картой очередную дверь.
– Заходи. Теперь здесь твой дом.
Акеми входит в ярко освещённый зал, кажущийся ей бесконечным. Здесь, как и наверху, умиротворяюще мурлычет аппаратура. И бесконечными рядами на полу стоят серые металлические ящики с окошками в крышках. Девушка идёт, всё так же не отрывая ладоней от груди, и пытается рассмотреть, что же там, в этих ящиках.
– Там люди, Акеми, – спокойно поясняет Мара. – Такие же, как ты. Перешедшие в нейросеть. Живые. Так… вот твоя капсула, стой.
Женщина останавливается возле одного из ящиков, нажимает последовательность кнопок на крышке, и та бесшумно сдвигается в сторону, открывая ложемент в форме человеческого тела. Акеми закрывает глаза, отворачивается. Сердце колотится в груди, словно девушку терзает дикий страх. «Мне же не страшно? Не страшно?..»
– Не нужно бояться, милая. Ты всё делаешь правильно. Ложись сюда.
Акеми садится в капсулу, сжимается в комок. Зубы стучат, её бьёт дрожь. Мара теряет терпение. Одну руку заводит японке под затылок, второй нажимает на скрещенные на груди руки.
– Всё, прекращай. Если не ляжешь ровно, я не смогу тебя подключить, – раздражённо произносит она.
Девушка ложится, вытягивает ноги. На шее защёлкивается металлический широкий обруч.
– Руки убирай! Акеми, ну! Давай, хватит уже тянуть. Клади руки вот сюда, и я запускаю систему.
Она сопротивляется, из последних сил прижимает к груди ладони. Обруч впивается краем в шею, под плечами снова мокро от крови из растревоженных ранок. Мара бьёт её по запястьям, с силой разводит руки… и замирает. Акеми давится вздохом, обмякает в ложементе.
– Это давно появилось? – ледяным тоном спрашивает Мара, разглядывая проступившие сквозь тонкую кожу на груди сосуды.
Акеми молчит, глотает слёзы.
– Давно? – Женщина почти кричит, в отчаянии глядя японке в лицо.
Металлический обруч с лёгким шипением убирается внутрь капсулы, освобождая шею Акеми. Мара за руку сдёргивает её с ложемента, тянет за собой. Почти бегом они обе возвращаются обратно, в зал под куполом. Здесь доктор Тейлор включает
