Латимер ничего не сказал.
— Вы думаете, что она не может этого помнить — потому что если бы помнила, то никогда не согласилась бы вам помочь. И она, возможно, и правда не помнит. Зато помню я.
— Я не знаю, о чём вы говорите, — сказал Латимер.
Это разозлило Ивана ещё больше.
— Не лгите мне, — сказал он, подходя ближе. — Не смейте мне лгать.
— Что вы собираетесь сделать? — спросил Латимер.
— Я собираюсь рассказать Доре, — сказал Иван. — Она заслуживает того, чтобы знать.
— Вы не можете, — сказал Латимер, вставая.
— Да? — Иван повернулся к выходу, и…
Звук, движение, рывок…
И Латимер выхватил пистолет у него из кобуры. Иван крутанулся назад и увидел дуло, направленное ему в грудь.
— Без пересадки я умру, — сказал Латимер. — Вы будете держать язык за зубами — обо всём.
— Или что? — спросил Иван, гордясь тем, что смог ненадолго заглянуть Латимеру в глаза.
— Или я выстрелю, — ответил Латимер.
— Вас посадят.
— Хотите пари? Я только что разговаривал с Джиллеттом, адвокатом. Он говорит, что сейчас идеальное время для того, чтобы сделать что‑то безумное, потому что любой компетентный юрист сможет вас оправдать. Взболтанные мозги? Память других людей? Никто не виноват. Это грёбаный карт‑бланш.
— Ни один судья на такое не купится, — сказал Иван.
— Да ну? — Латимер махнул пистолетом. — Вы пришли сюда, угрожали. Была борьба, я завладел пистолетом, он выстрелил. Всего‑то…
Оставив президента Джеррисона, Сьюзан направилась на четвёртый этаж и сильно удивилась, встретив по пути Оррина Джиллетта.
— Вы что здесь делаете? — спросила она.
— У меня была встреча с Джошем Латимером, — ответил он.
— Да? Он тоже не хочет, чтобы Сингх разорвал его связь?
— Э‑э… нет. Но я с ним встречался не по этому поводу. Я представляю его интересы в иске против больницы, касающемся его пересадки почки.
— Я слышала, что операцию перенесли на понедельник, — сказала Сьюзан.
— Пусть так, — ответил Джиллетт. — Мой клиент невыносимо страдал. И я также должен вам сказать, что нам может понадобиться допросить вас по этому делу.
Сьюзан потёрла глаза.
— Я так устала, — сказала она. — Устала от всего этого. Я просто хочу, чтобы это закончилось — но вы всё время пытаетесь всё усложнить, вы и Рэйчел Коэн с вашими требованиями к Сингху не разрывать связь.
— У нас есть права, агент Доусон.
— Как и у других людей, подвергшихся воздействию, — сказала Сьюзан, — включая и меня. Потребности многих перевешивают потребности немногих.
— Тут вам не «Звёздный путь», — сказал Джиллетт. — Отдельные личности имеют личные права.
— С кем вы, говорите, связаны?
— Со здешним охранником.
— О, да, — сказала Сьюзан. — Иван Тарасов. Так вот, он приходил к Сингху сегодня утром, и он хочет от него прямо противоположного: он желает, чтобы связь была ликвидирована как можно быстрее.
Джиллетт нахмурился, предположительно, вспоминая это.
— Да, было такое. Я, как я понимаю, ему приходится нелегко; я искренне рад тому, что связи — как это говорил Сингх? — только первого порядка. Мне бы очень не хотелось видеть то, что видит Иван, и… твою мать!
— Что?
— До меня только что дошли его воспоминания. Иван с моим клиентом, Джошем Латимером, и — Господи!
— Что?
Джиллетт на секунду задумался.
— Он мой клиент, но чёрт побери! Я не могу позволить ему это сделать. Джош отобрал у охранника пистолет и наставил на него.
— Что? Когда? Когда это произошло?
— Сегодня. После того, как я ушёл от Джоша… то есть, в последние минут пятнадцать.
— В какой он палате?
— Я не знаю. Я встречался с ним в холле, но его палата где‑то на этом этаже.
Сьюзан проговорила в рукав:
— Доусон Центральной. Номер палаты Джоша Латимера, пациента Лима Танго?
— Две секунды, Сью, — ответил голос в ухе. Затем: — Палата 411.
— Мне нужно там подкрепление, — сказала Сьюзан, разгоняясь. На бегу она читала таблички на дверях: 419, 417, 415, 413…
Она вытащила из кобуры «зиг P299» и, держа его вертикально двумя руками перед собой, пнула дверь палаты 411.
— Бросить оружие! — гаркнула Сьюзан, оценивая обстановку. Латимер, должно быть, услышал грохот её шагов: левой рукой он охватывал шею Тарасова, прижимая его к себе в классическом положении взятия заложника. Пистолет — a.38, как заметила Сьюзан — был направлен Тарасову в правый висок.
— Я сказала бросить оружие! — повторила Сьюзан. Если бы Латимер целился в того, кого она охраняла, вопросов бы не было — она бы уже его застрелила. Но сейчас она подумала, что сумеет отговорить Латимера. Сьюзан блокировала единственный выход. Из коридора донеслись панические возгласы — её вход в палату Латимера был далеко не бесшумным. Она полностью вошла в палату и ногой захлопнула за собой дверь. Голос в ухе произнёс:
— Подкрепление в пути.
— Вы не оставляете мне выбора, мистер Латимер, — сказала Сьюзан. — Бросьте пистолет.
— И что тогда? — спросил Латимер.
— Мы просто забудем об этом.
— «Забудем», — повторил Латимер, словно это было финальной фразой анекдота. — В этом вся грёбаная проблема, не так ли? Никто не может ничего забыть.
— Просто опустите пистолет, — сказала Сьюзан.
Иван Тарасов всё это время оставался неподвижен, словно статуя, хотя Сьюзан видела, что его лоб взмок от испарины, а глаза выкачены.
— Всё шло так хорошо, — сказал Латимер. — Я нашёл свою дочь.
И тут Тарасов заговорил. Сьюзан думала, он станет просить не убивать его, но ошиблась.
— Я знаю, что он сделал, — сказал Тарасов Сьюзан. — Я вам говорил.
— Тарасов! — рявкнула Сьюзан. — Закройте рот!
— Он надругался над собственной дочерью, — сказал Тарасов. — Вы это знаете.
— Вы ничего не знаете, — сказал Латимер. — Вы не сможете ничего доказать.
— Она может не помнить, но помню я, — сказал Тарасов. — Я дам против вас показания.
— Заткнитесь! — гаркнула Сьюзан. — Латимер, всё будет в порядке. Суд не примет полученные по сцепке воспоминания в качестве доказательства. Опустите пистолет, и мы все спокойно выйдем отсюда.
— Он хотел рассказать Доре, — сказал Латимер. — Он собирается всё разрушить.
Тарасов дёрнулся в его хватке.
— Она должна знать.
— Нет! — сказали Латимер и Сьюзан одновременно, и Сьюзан добавила: — Чёрт вас дери, Тарасов, заткнитесь и дайте мне вас защитить.
— Так же, как вы защитили Джеррисона? — спросил Тарасов. — Вы представления не имеете, что я вижу прямо сейчас! Прямо сейчас! Жуткие вещи, которые видела маленькая девочка — вещи, которые он с ней творил.
