В небе неспешно плывет огромный, как ледник, сверкающий кристалл с острыми гранями. Похож на две пирамиды, что вдвинулись одна в другую вершинами до половины, да еще по бокам с десяток острых треугольников поменьше. От него нестерпимый блеск, и я решил было, что мне почудилось, когда сверкнуло особенно сильно, но после того как сверкнуло еще дважды, я увидел, как внизу на поверхности планеты вспучивается кора, вершинку холма сорвала кипящая лава, заливает вокруг огненным озером.
– Терраформ, – заметил Кондрашов равнодушно, – вот что значит подзадержаться с наномашинами…
– Дело не в задержке, – возразил я. – Всегда какие-то направления оказываются тупиковыми. Но и они какое-то время приносят пользу… Вспомни, с каким восторгом было воспринято появление видеомагнитофонов и как быстро они вымерли! Как мы радовались персональным компьютерам и как быстро они сошли на нет? Как обрадовались лекарству от рака, а через пару лет убедились, что наноботы защищают от него проще и легче…
Кондрашов покачал головой.
– Нет, «простые» и сейчас предпочитают всякие там стволовые клетки и прочую биологическую хрень. Я о том, что технологии так ускорились, что не успеваешь определить, какие наиболее перспективные! Запускаются сразу сотни направлений, а выживает только одно. Остальные, вот как эти терраформы или космические корабли, – отмирают раньше, чем успевают развиться. Широко шагаем, широко!
– И быстро, – сказал я.
Он взглянул на меня, не поворачивая головы.
– Шеф, ты всегда радовался именно тому, что быстро.
– Да, – ответил я.
– Почему? – спросил он с интересом. – Вроде бы можно и расслабиться, сбавить темп. Мы теперь практически бессмертны, времени на все хватит. Можно работать не спеша, за сиюминутное не хвататься, сосредоточиться на главном…
– Тороплюсь перейти в новый стаз, – ответил я настолько серьезно, что его улыбка слетела, словно под ударом арктической вьюги. – Очень даже надо.
Наш проект перехода в энергетические формы шока не вызвал, как мы опасались, но немалое смятение в умы внес. И, похоже, снова намечается некий раскол. Первый произошел при переходе к транслюдям: шесть миллиардов населения предпочло остаться «просто людьми», не замечая, что это вроде бы гордая и произносимая с достоинством фраза синоним «простолюдинов». Затем из оставшегося миллиарда мы сумели повести с собой в мир расширителей интеллекта не больше ста тысяч.
И вот теперь, сколько нас решится окончательно оказаться от человеческих… нет, уже не человеческих, но хотя бы сохраняющих их подобия тел?
Вокруг моей компании собрались энтузиасты, что смотрят мне в рот и выполняют все поручения с жаром и страстью. Я, сам того не желая, давно стал для сторонников сингулярности живой рекламой: самый древний, заставший еще компьютеры, но сохранивший жажду жизни, в то время как куда более молодые прибегают к эвтаназии. А я вот постоянно ищущий новые пути к новым технологиям…
Прошла вечность, как нам казалось, хотя на деревьях не успели пожелтеть листья, и в лабораторных установках удалось удержать термоядерный сгусток энергии, который удавалось изменять на субатомном уровне. Еще через несколько дней мы всячески меняли конфигурацию атомов, удаляли ядра, создавая абсолютно новые элементы.
Все это время я чувствовал самую плотную связь практически со всеми зачеловеками. Любопытство на втором плане, все настороженно следили за моими мотивами, и задумай я какую-нибудь пакость, вроде стать властелином мира, моя жизнь оборвалась бы тут же: ничья жизнь не может быть равноценной жизни всего человечества.
На долгие секунды настала тишина запечатанного от всех звуков помещения. Я сел в кресло, зачем-то закрыл глаза, хотя, понятно, вижу и слышу все так же, как и с открытыми.
– Давай, Кондрашов, – сказал я. – Поехали!
– Что, шеф?
– Включай, говорю.
Яркая вспышка проникла даже через мои фильтры. Я сцепил зубы, напрягся, чувствуя, как незримые силовые поля стараются разодрать меня на части.
Тело сопротивляется само по себе, не дожидаясь моей реакции, к счастью, я не вмешивался в свою древнюю допотопную психику, и она добросовестно защищает меня, молниеносно реагируя на угрозы раньше, чем я успевал понять, что за угроза и как ей противостоять.
Мое тело жадно поглощает всю мощь термоядерной реакции, я чувствую, как все клетки насыщаются энергией, и вот наконец… наконец-то загорается свой огонек, я в страхе и волнении поспешно беру над ним контроль, начинаю переводить энергетику организма на этот новый уровень внутриядерных процессов…
Я чувствовал жадное внимание всех сотрудников института, а также настороженное внимание других зачеловеков, эти постоянно сканируют мой мозг в поисках хоть малейшей жажды овладеть абсолютной властью и стать властелином мира…
Дурачье, мелькнула мысль. Все, чего я добиваюсь, ради чего я вообще решил добиться бессмертия, это – Каролина. Это и есть моя наивысшая цель…
Острая боль на миг пронзила тело, странная боль. Я не сразу сообразил, что это ощущения на внутриядерном уровне, что я уже почти поставил силовые реакции под контроль, а теперь осталось только сделать их автоматическими.
«Получается», – послал я мысленный импульс всем, кто наблюдает за мной через толстый силовой пузырь. Я попытался посмотреть их глазами, но по эту сторону длится жуткий термоядерный взрыв, эквивалентный ста тысячам мегатонных бомб, я в эпицентре, жадно поглощаю энергию, уже запустил свою собственную термоядерную реакцию, и как только все поставлю под полный контроль, то внешний термоядерный взрыв погашу так же легко, как если бы задул копеечную свечу.
Я чувствовал, с каким жадным нетерпением и тревогой все ждут завершения труднейшей процедуры, но жаднее всех ждал, понятно, я, прислушивался, проверял реакции своих чувств, наконец взял под контроль все еще длящийся термоядерный взрыв… сжал его мысленно в кулаке, и под силовым куполом мгновенно стало тихо и пусто, если не считать мое тело в кресле.
– Все получилось, – сказал я громко. – Получилось… А вы чего ожидали?
Я вздохнул, сосредоточился, в сознании всплыла одна точка на земном шаре. Я шагнул… и воздух пахнул полевыми цветами, в полусотне шагов огромная стена мрачного здания из бетона, впечатление заброшенности, под ногами скачут кузнечики, из земли торчат ржавые куски троса, погнутый рельс.
– Каролина, – шепнул я, – уже скоро. Я люблю тебя.
Взглянул в синее небо, сделал шаг, через мгновение навстречу понесся бледный диск спутника Земли, расширился, превратился в горб. Я инстинктивно подогнул ноги, подошвы ударились о рыхлую почву, похожую на пемзу. Оглянулся, высоко в небе сверкает дивным светом Земля, наполовину окутанная облаками, вся в голубом, яркая и нарядная.
