в коем случае нельзя прикасаться к базам данных, которые в любом случае защищены и их не касаются. Нельзя ничего делать, что может создать для них проблемы. В частности, следует избегать всего, что наведет кого-то в Главном управлении имперской безопасности на мысль о том, что они иностранные агенты. Такое беспокойство вовсе не было излишним, поскольку после убийства Гейдриха в Праге эсэсовцы стали настоящими параноиками.
Вундерваффе – об этом оружии уже некоторое время ходили слухи. Что оно скоро будет использоваться и что оно резко изменит военную ситуацию в пользу Германии. Леттке всегда думал, речь идет о новых бомбардировщиках, которые разрабатывала фирма «Мессершмитт», самолетах, летающих быстрее вражеских, выше, дальше, – но со вчерашнего дня понял, это совершенно ложный след. Атомная бомба! Совсем другая история, абсолютно иного масштаба. Если одной бомбой можно уничтожить сотни русских танков, превратить в руины целые вражеские города – это изменило бы ход войны, о да, но, правда, так, что представить себе это вовсе не легко. Называть нечто подобное чудо-оружием – почти преуменьшение: это станет концом света, который Германия сможет обрушить на своих врагов, если захочет!
Ни у кого не получится противостоять, не останется ничего иного, кроме как капитулировать.
В этом, во всяком случае, были твердо убеждены исследователи из Беркли, и, разумеется, это представлялось им разрушительной угрозой. Поскольку, как тщательно перечислялось в одном из документов, у Германского рейха есть доступ к обширным залежам урана, которых хватило бы на тысячи таких бомб: в Рудных горах, где химический элемент уран и был обнаружен в 1789 году в остатках шахты в Виттигстале близ Йохангеоргенштадта, а также в Чехословакии и на Украине, находящихся в руках у немцев.
– Мы не станем производить запросы в немецких базах данных, к которым у нас нет доступа, – предупредил он Боденкамп, когда та вскоре после него и гораздо раньше, чем обычно, пришла к нему в кабинет. – А то можем подвести себя под монастырь.
В ответ она так странно посмотрела на него, что Леттке задался вопросом, не поступала ли она так раньше, невзирая на возможные риски. Но он предпочел не вдаваться в подробности; в конце концов, в этом отношении он сам не образец добродетели.
Между прочим, вид у девушки тоже был далеко не цветущий, вероятно, ей спалось не лучше, чем ему. Под ее глазами – темные круги, как после ночного кутежа, а ее волосы не помешало бы тщательно помыть и хорошенько расчесать.
Но она всего лишь спросила:
– Так как же мы поступим?
Начали с того, что составили список немецких физиков, которые в последние десятилетия занимались ядерными исследованиями, затем вычеркнули тех, кто больше не находился на территории Германского рейха.
– Ужасно, как много уехало, – заметила Боденкамп, когда они закончили. – И перебежали на вражескую сторону.
– Все евреи, – неловко констатировал Леттке. – Видимо, исследование атома действительно является своего рода еврейской наукой.
Он не мог не вспомнить свои школьные годы. Отличниками в то время всегда были евреи. Все ненавидели их, но никто не признавался, что ненавидит их из-за того, что чувствует себя рядом с ними очень глупо.
Леттке отогнал воспоминания, передвинул список в центр стола.
– Давайте сосредоточимся на тех, кто все еще здесь. Вот, профессор Клаус Клузиус – в Беркли считают, что он возглавит проект по разделению изотопов урана.
Потребовалась пара мгновений, чтоб выяснить: он действительно читал лекции об обогащении урана, а именно на заседании рабочей группы по ядерной физике, в которую входили все ведущие ученые-ядерщики: Вернер Гейзенберг, Карл Фридрих фон Вайцзеккер, Вальтер Боте, Макс фон Лауэ, Эрих Багге, Курт Дибнер, Вальтер Герлах, Карл Вирц, Отто Ган, Пауль Хартек, Хорст Коршинг и некоторые другие. Но Клузиус по-прежнему был профессором Мюнхенского университета и регулярно читал лекции, как будто ничего не происходит.
– Может, это прикрытие, – предположила Боденкамп.
– Возможно, – согласился Леттке. – Давайте посмотрим, что еще удастся найти. У нас же теперь есть имена и персональные гражданские номера ученых, замешанных в этом.
В университетских базах данных оказалось много научных работ по атомной физике, но написанных до апреля 1939 года. После – ничего.
– Ага, – сказал Леттке. – Значит, какое-то правительственное учреждение признало ядерные исследования важными для войны и засекретило все результаты.
– Или дальнейшие исследования не проводились, – предположила Боденкамп.
Леттке покачал головой.
– Нет, так не бывает. Когда кто-то работает в университете, он должен регулярно публиковаться, чтобы доказывать значимость своей работы.
– Вот как. Тогда, вероятно, вы правы.
Некоторое время она задумчиво смотрела в пустоту. Ее пальцы непроизвольно двигались, словно она с трудом сдерживала себя, чтобы не проникнуть в засекреченные базы данных.
Возможно, ему так только казалось. Потому что он сам хотел туда проникнуть.
– Если бы у нас был доступ к существующим работам, в любом случае это ничего бы нам не дало, – сказал он. – Даже в тех, которые появились до того, как исследования засекретили, я ничего не понял.
Она пожала плечами.
– Может, это немного завышенное требование. Имею в виду, это же все-таки самые умные люди из всех.
– Да, так же, как и в группе из Беркли. Только они как-то понятнее выражались. – Леттке замешкался, когда его осенило, в чем возможная причина. – Они писали так, чтобы было понятно даже обычным людям, потому что собирались отправить документы американскому президенту! Или соответственно в его штаб. Там тоже умные люди, но не физики. И их нужно убедить.
Он поспешно пролистал стопку документов, прочитанную накануне, в поисках текста, смысл которого до него дошел только сейчас.
– Где-то упоминается письмо президенту Рузвельту и то, что его также подписал Альберт Эйнштейн, но не то, о чем говорится в письме.
– Предупреждение, – догадалась Боденкамп.
– Точно. О немецкой атомной бомбе. – Он отыскал текст, но в нем действительно не оказалось других подробностей. Вероятно, это было своего рода введение и обзор прочих документов. – А встреча физиков в Беркли состоялась для того, чтобы собрать побольше деталей для письма. Вот почему они объясняют, как создать такую бомбу, и подробно излагают, каковы шансы на ее создание у Германии.
– Потому что хотят, чтобы Америка нас догнала.
– Верно. Своеобразная гонка. – Леттке отложил распечатку. – Возможно, это первая война, исход которой определится не на поле битвы, а в лабораториях.
Леттке рассматривал стопку распечатанных бумаг, и ему хотелось никогда не натыкаться на этот след. Независимо от того, какое решение он сейчас примет, существовал риск быть вовлеченным в слишком серьезные дела. Подавая заявку на работу в НСА, он хотел избежать всего безумия, но данное дело грозило втянуть его в самую гущу событий.
Он посмотрел на наборщицу программ. Получится ли убедить ее не разглашать тайну и обо всем забыть? Он держал ее под контролем, но достаточно ли крепко?
– Можем заглянуть в программу под названием «Дневник», – неожиданно сказала она. – Я слышала, ученые
