«Лили это отрава с симпатичным личиком, малыш. Это — правда. Она сделала плохую, глупую вещь, и теперь она расплачивается. Это — все. Я знаю, сколько денег у тебя есть, потому что я — парень, который дал их тебе. У тебя недостаточно, чтобы выкупить ее долги.»
«Возможно я мог ...»
«У тебя и половины нет. У тебя есть возможно четверть. Нет ничего, что ты можешь сделать для этой девчонки. Она вызвала у тебя эрекцию и это было приятно. Но не заходи дальше этого. Ты понимаешь, что я говорю тебе?»
Глубокое до тошноты унижение переполнило грудь Дэвида. Он смотрел вниз, еле сдерживаясь, чтобы не закричать. Он был зол на себя и на Хатча, и на своих родителей, и на весь мир. И он ненавидел себя за это. Он пылал гневом и бессилием. Хатч встал, его тень наползла на пол и стену, как разлившееся машинное масло.
«Лучше мы не будем говорить какое-то время», сказал Хатч. «Ты много сделал. Не переживай о новой партии. Мы все наверстаем, когда ты будешь в Salton. Тогда мы можем наладить настоящее производство, так? Увидишь немного денег никогда не помешают.»
«Хорошо», сказал Дэвид.
Хатч вздохнул и взял его ручной терминал. Он отпечатал что-то на клавиатуре, продолжая говорить.
«Я хочу положить кое-что на твой счет, хорошо? Назови это премией. Возьми и купи себе что-нибудь, ладно?»
«Ладно».
И затем Хатч ушел, направившись к Мартинезтауну и станции тьюба. Дэвид сидел один, там, где раньше он сидел с Лили. Умиротворение и спокойствие закончились. Его кулаки сжались, готовые поразить врага, но врага рядом не было. Он чувствовал будто у него вырвали сердце. Так прошло десять минут, а потом как и положено, он направился домой.
На следующий вечер была вечеринка. Его вечеринка. Поп-поп был там, улыбающийся, немного перекошенный после инсульта и худее, чем Дэвид когда-либо видел, но все еще громогласный и бодрый. Тетя Бобби сидела по одну сторону от него, отец Дэвида по другую, как бы подпирая его. Тихий звон серебра по тарелкам и громкие разговоры, старавшиеся перекричать тройную музыкальную группу, установленную на возвышении напротив парадных дверей, которые отделяли зал от задней части с личными комнатами. Зеленые и золотые скатерти расстелили через три стола, составленных вместе. На них стояла курица в темном соевом соусе с рисом и свежими овощами, и Дэвид съел две порции не ощущая вкуса. Его отец объявил открытый бар и новая жена Дяди Иствэна была уже на пути к тому, чтоб напиться и сцепиться с одним из старших кузенов. Мать Дэвида шла через всю комнату, трогая каждого за плечи, заглядывала в глаза и все рассказывала, как ее избирали на должность. А Дэвиду хотелось сбежать куда — нибудь.
«Вы знаете, давно в древности», сказал Поп-поп, размахивая стаканом с виски, «люди строили соборы. Огромные церкви возносились вверх во славу Бога. Гораздо раньше, чем вы могли бы подумать, люди использовали только камень, деревья и стальные ножи, понимаете. Всего лишь самые простые инструменты.»
«Мы слышали о соборах», сказала тетя Бобби. Она также выпила крепкое, но не Дэвид. По закону он, как предполагалось, не мог употреблять алкоголь до следующего года. У него был бокал пива в руке и он его выпил, но так и не понял, нравится оно ему или нет.
«То, что на самом деле важно, это время, понимаете?» сказал Поп-поп. «Время. На возведение одного из тех соборов уходили целые поколения. Люди, которые создавали планы, проектировали их? Они были мертвы задолго до того, как работа была закончена. Это могли быть их внуки или правнуки, или праправнуки, те кто видели наконец завершенную работу.»
Один из младших кузенов заплакал на весь зал, и мать Дэвида наклонилась к нему, успокаивая, и повела к его матери. Дэвид с трудом проглотил глоток пива. На следующий год он будет в Salton, занят настолько, что сможет больше не приезжать на такие сборища.
«Есть красота в этом», сказал Поп-поп, обращаясь ко всем и ни к кому одновременно. «Такое величие планов, такое стремление. Человек мог устанавливать заключительный камень и вспоминать своего собственного отца, который установил камни до него, и своего дедушку, который ставил камни в основание. Занимать свое место в высочайшем замысле. Быть частью чего-то, что Вы не начинали, и Вы никогда не увидите законченным. Это было прекрасно».
«Я люблю тебя, папа», сказала тетя Бобби, «но это — чушь».
Дэвид моргнул. Он переводил взгляд от Поп-попа к своему отцу и назад. Мужчины выглядели смущенными. Как-будто тетя Бобби пустила газы. Она отпила еще немного вина из бокала.
«Бобби», сказал отец Дэвида, «полегче».
«Я в порядке. Просто то, что я слышала о соборах, с тех пор, как была ребенком, все это — чушь. Серьезно, ну как они должны были решить, что следующие четыре поколения должны будут делать? Ну как, они должны были спросить, как много их внуков захотят быть резчиками по камню. Возможно, некоторые из них захотели бы… быть музыкантами. Черт, быть архитекторами и сделать что-то собственное. Решать, что каждый из них должен делать…, кем стать. Это — гордыня, не так ли?»
«Мы все еще говорим о соборах, сестра?»
«Да, потому что это была действительно не очень корректная метафора», ответила тетя Бобби. «Я просто говорю, что план может быть замечательным, пока он ваш личный. Но вот ваше время кончилось, и что тогда?»
В ее голосе слышалась боль, которую не мог понять Дэвид, но он видел, понимание в глазах его дедушки. Старик положил руку на плечо Тети Бобби, и она взяла ее, как-будто она была маленькой девочкой. Но отец Дэвида выглядел сердитым.
«Не относитесь к ней серьезно, Поп-поп. Она говорила с силами безопасности весь день, и она все еще не в себе».
«А что есть причина мне быть в порядке? Это случается каждый раз, когда что-либо странное происходит, они сразу бегут разговаривать с Дреппер.»
«Ты должна была ожидать это, Роберта», сказал его отец. Он называл ее Роберта, только когда был сердит. «Это — последствие твоего решения».
'«И что это за решение? она напряглась. Ее голос стал громче. Некоторые кузены теперь посматривали на них, их собственные разговоры стихли.
Отец Дэвида засмеялся. „Ты не работаешь. Как они это называют? Неопределенный административный отпуск?“
„Психологическое увольнение“, сказала Тетя Бобби. „Что ты имеешь ввиду?“
'А то, что, конечно же, они захотят поговорить с тобой, когда случается что-либо странное. Ты не можешь обвинять их в том, что они были подозрительными. Земляне нас почти убили. Всех в этой комнате и в тех комнатах, и там в коридорах. А ты работала на них.»
«Я не работала!» Это не был крик, потому что в голосе не было тяжести и грубости крика. Но это было сказано громко, и с нотками властности. «Я работала с фракцией, которая пыталась предотвратить войну. Теми, кто действительно предотвращал войну. Все в этих комнатах живы из-за людей, которым я помогла. Но я работала с ними, а не на них.»
