– Допустим, мы сами виноваты, – проворчал Экройд. – «Катерпиллар» слишком понадеялись на свои поставки в СССР. А после этой байды с Афганистаном или чего-то там, Картер взял и запретил экспорт тяжелой техники. Ох, и туго им всем пришлось! Чуть не разорились. «Катерпиллар», «Дженерал Электрик» и даже эти пивовары «Пабст». Сейчас вроде дела получше.
– М-м-м… – невнятно промычал Бедекер. У него разболелась голова. В небе послышался гул самолета. Сесть бы сейчас если не за штурвал, то хотя бы за руль, размять ноющие руки и ноги, жаждущие поуправлять хоть чем-нибудь… Он устало прикрыл глаза.
– Поедем по короткой или по длинной дороге? – осведомился толстяк.
– По длинной, – не открывая глаз, пробормотал Бедекер. – Всегда по ней.
Экройд послушно свернул с 74-й федеральной трассы и углубился в эвклидову геометрию кукурузных полей и проселочных дорог.
* * *
Бедекер ненадолго задремал и очнулся, когда машина затормозила на перекрестке. Зеленые стрелки сообщали расстояние до Принсвилля, Гейлсберга, Элмвуда, Кевани… Указателя на Глен-Оук не было. Экройд свернул налево и покатил меж высоких стен кукурузы, подпрыгивая на темных швах битума и асфальта, добавлявших ритма гудению кондиционера. Легкая вибрация гипнотизировала, создавая ощущение верховой езды.
– «В сердце сердца страны», – процитировал Бедекер.
– Чего?
Бедекер встрепенулся, сообразив, что нечаянно сказал строчку вслух.
– Это из книжки – Уильяма Гэсса, кажется, он так описывал эту часть страны. Сразу вспоминаю, когда думаю про Глен-Оук.
– А, ясно… – Экройд заерзал на сиденье. Толстяк явно нервничал. Еще бы, едут два серьезных, крутых мужика, и вдруг – какие-то книжки! Несолидно как-то. Бедекер улыбнулся, вспомнив о семинарах, на которых летчиков-испытателей готовили к собеседованиям НАСА по программе «Меркурий». «Если кладете руки на пояс, следите, чтобы большие пальцы смотрели назад…» Кто ему рассказывал про это? Дики? Или он сам прочел у Тома Вулфа?
Экройд разглагольствовал о своей риелторской конторе, когда его так бесцеремонно прервали. Откашлявшись в кулак, он заговорил снова:
– Много больших людей повидали, а, мистер Бедекер?
– Просто Ричард, – отмахнулся тот. – А вы – Билл, верно?
– Ага, Билл. Не родственник тому, что ведет «Субботний вечер». На всякий случай, а то народ постоянно спрашивает.
– Ясно, – кивнул Бедекер, сроду не видевший «Субботнего вечера».
– Ну а самый-самый был кто?
– В смысле? – Бедекер понял, что темы не избежать.
– Ну, из «шишек», которых встречали?
Бедекер попытался придать энтузиазма голосу. Внезапно на него навалилась усталость. Надо было брать свою машину и ехать прямиком из Сент-Луиса! Глен-Оук все равно по пути, и свинтить можно когда угодно. В последние годы он ездил только на работу и домой, командировки состояли сплошь из серии перелетов. А ведь его бывшая жена Джоан ни разу не была ни в Сент-Луисе, ни в Чикаго, ни вообще на Среднем Западе. Вся их совместная жизнь, будь то Форт-Лодердейл, Сан-Диего, Хьюстон, Коко-Бич или те кошмарные пять месяцев в Бостоне, протекала на побережье на разных концах континента. Интересно, как Джоан отреагировала бы на бескрайние поля, фермы и знойное марево?
– Самый-самый, наверное, иранский шах, – произнес он наконец. – По крайней мере, он самый колоритный, начиная с приемов и светского протокола. От шаха и его свиты буквально веяло властью, куда там Белому дому и Букингемскому дворцу. Только не спасло это его…
– Ясно… – протянул Экройд. – А я раз встречался с Джо Нейметом, когда ездил на конференцию «Амвэй» в Цинциннати. С тех пор, кстати, там больше и не был, времени нет. Все силы уходят на «Пайн-Медоус». Дело нудное, но выгодное. В месяц по тринадцать сотен, особо не напрягаясь… Джо оказался в Цинциннати по своим делам, но знал парня, который близко дружит с Мерлом Уивером. Короче, Джо – он сам просил, чтобы его так называли, – оба дня провел с нами. Экскурсии по местам боевой славы и все такое прочее. Нет, он отлучался, конечно, но по возможности сидел с нами в баре, выпивал, как водится… Потрясающий человек, одним словом!
Пейзаж за окном вдруг показался знакомым. Бедекер точно знал, что за следующим поворотом будет молочная ферма и цветочные часы посередине трассы. Ферма и впрямь была на месте, а вот часы вытеснила недавно заасфальтированная парковка. Слева виднелся дом под багряной черепицей – по словам матери, тут когда-то была остановка почтовых карет. Вот и хлипкий балкончик на втором этаже… Да, точно. Забытые воспоминания бесцеремонно вторгались в настоящее, рождая стойкое ощущение дежавю. Остался последний поворот, и через милю Глен-Оук заявит о себе узкой рощицей и единственной во всей округе зеленой водонапорной башней, одиноко торчащей среди кукурузных полей.
– А вы с Нейметом встречались? – спросил Экройд.
– Не приходилось.
В ясный погожий день с высоты тридцати пяти тысяч футов Иллинойс выглядел лоскутным одеялом из зеленых прямоугольников. На Среднем Западе господствовали прямые углы, а на Юго-Западе, который Бедекер излетал вдоль и поперек, – беспорядочно изломанные дуги эрозии. С высоты двухсот миль весь Средний Запад был скоплением зеленых и коричневых пятен под толщей белых облаков. С Луны не было видно и этого. За сорок шесть часов пребывания на ее поверхности Бедекеру и в голову не пришло высматривать оттуда Соединенные Штаты.
– Отличный парень, правда! – продолжал восхищаться толстяк. – И кстати, совсем не пафосный, как многие «звезды». Бедолага, не повезло ему с коленом.
Водонапорная башня изменилась. Вместо старой зеленой конструкции в лучах заходящего августовского солнца сверкал белый стальной корпус. От странного ощущения у Бедекера сжалось сердце и перехватило дыхание. Ощущение это не имело ничего общего с ностальгией или тоской по родине. То было благоговение перед неожиданной красотой. Похожее томление Бедекер испытал одним промозглым дождливым днем, когда ребенком был в чикагском музее Института искусств и любовался балериной с апельсинами кисти Дега. Такое же щемящее чувство нахлынуло на него при виде новорожденного Скотта – маленького, натужно кричащего сизого комочка. И сейчас вдруг невидимые пальцы вновь сдавили горло, в глазах защипало.
– Спорим, город вы не узнаете! – заявил Экройд. – Давно здесь не были, Дик?
Узкую полоску деревьев сменили белые домики и вскоре заполонили весь обзор. За поворотом после заправки «Суноко» стоял старый кирпичный дом. Мать рассказывала, что раньше здесь был перевалочный пункт «подпольной железной дороги» аболиционистов. На белом щите значилось: «Глен-Оук. Население – 1275 человек. Электрический контроль скорости».
