Если мы хорошо учились, она читала нам в награду стихи современных авторов, как, например, Франсуа Коппе (Франсуа Коппе (1842–1908) — официозный французский поэт, новеллист, автор исторических драм, стоявший на реакционных позициях.). „Правда, это слишком современно, — говорила она, — но, в конце концов, теперь и это необходимо для хорошего образования.“ По окончании учебного года был устроен публичный акт, на который пригласили господина префекта из Ниццы, а также других представителей администрации и различных важных особ. Способных и наиболее успевающих учеников, у которых уже были лёгкие, школьные сторожа обсушили и одели в нечто вроде белых риз, потом, скрытые за тонкой занавеской (чтобы не испугать дам), они читали басни Лафонтена, решали математические задачи и перечисляли в последовательном порядке королей из династии Капетингов с хронологическими датами. После этого господин префект в длинной и красивой речи выразил благодарность нашей дорогой директрисе, и этим закончилось торжество.
В такой же мере, как о нашем духовном развитии, мадам Циммерман заботилась и о нашем физическом воспитании, ежемесячно нас осматривал ветеринар, а раз в полугодие нас взвешивали. Особенно настойчиво наша дорогая руководительница внушала нам, чтобы мы отказались от отвратительных, распутных Лунных Танцев. Мне совестно признаться, но, несмотря на это, некоторые из более зрелых воспитанников во время полнолуния тайком предавались этому животному бесстыдству. Надеюсь, что наша воспитательница, бывшая для нас матерью и другом, никогда не узнала об этом, это разбило бы её великое, благородное и любвеобильное сердце.»
Рigeon Епglish — («пиджи-инглиш») — колониальный жаргон, распространённый в странах Тихого океана; представляет собой сочетание английских корней с морфологическими формами китайского языка.
Между прочим знаменитый филолог Курциус в своем сочинении «lanua linguarum aperta» («Открытые врата речи» (латин.)) («Открытые врата речи» (лат.) — ироническая параллель к знаменитому лингвистическому сочинению великого чешского педагога Яна Амоса Коменского (1592–1670) «Janua linguarum regerata» («Раскрытая дверь к языкам», 1631).)) предлагал принять в качестве единого обиходного языка для саламандр золотую латынь эпохи Вергилия. «Ныне в нашей власти, — взывал он, — принять латынь, этот самый совершенный, самый богатый грамматическими правилами и самый научно обработанный язык. Если эту возможность упустит образованное человечество, сделайте это вы, саламандры gens maritima (морское племя (латин.)), изберите своим родным языком eiiditam linguam latinam (утончённый латинский язык (латин.)), единственный язык, достойный того, чтобы на нём говорил orbis terraruni (Beсь мир (латин.)). Бессмертной будет ваша заслуга саламандры если вы воскресите к новой жизни вечный язык богов и героев, ибо вместе с этим языком к вам, gens tritonum (племя тритонов (латин.)), перейдет наследство, завещанное властелином мира — древним Римом.»
Между тем, один латвийский телеграфный чиновник, по фамилии Вольтерас, вместе с пастором Менделиусом, придумал и разработал специальный язык для саламандр под названием «понтийский язык» (pontic lang), он воспользовался для этого элементами языков всего мира, особенно африканских. Этот саламандровый язык (как его тоже называли) получил известное распространение главным образом в северных странах, но, к сожалению, только среди людей, в Упсале была даже учреждена кафедра саламандрового языка, но что касается саламандр, то, насколько известно, ни одна из них не говорила на этом языке. По правде сказать, среди саламандр больше всего был в ходу «basic-English» который впоследствии и сделался официальным языком саламандр.
«…не надо верить никому на свете, нет у нас там друга — нет ни одного». — Чапек цитирует строки из стихотворения выдающегося чешского поэта Сватоплука Чеха (1846–1908) «Не верим никому…».
Приведём в связи с этим сохранившийся в коллекции пана Повондры очерк, принадлежащий перу Яромира Зейдела-Новоместского (Яромир Зейдел-Новоместский, Генриэтта Зейдлова-Хрудимская, Богумила Яндова-Стршешовицкая — Чапек иронизирует над чешскими писателями конца XIX- начала XX веков, добавившим к своей фамилии псевдоним; как правило, это были авторы псевдопатриотических и псевдонародных произведений).
НАШ ДРУГ НА ГАЛАПАГОССКИХ ОСТРОВАХ
Совершая кругосветное путешествие, предпринятое мною вместе с моей супругой, поэтессой — Генриэттой Зейдловой-Хрудимской, в надежде, что под наплывом многочисленных новых и глубоких впечатлений хоть несколько изгладится боль горестной утраты, понесённой нами в лице нашей дорогой тётушки, писательницы Богумилы Яндовой-Стршешовицкой, мы посетили далёкие, овеянные столь многими легендами Галапагосские острова. У нас было всего два часа времени, и мы воспользовались ими для прогулки по берегам этих пустынных островов.
— Взгляни, какой прекрасный закат солнца, — обратился я к своей супруге. — Разве не кажется, будто весь небесный свод тонет в золоте и крови вечерней зари?
— Пан изволит быть чехом? — раздалось за нами на чистом и правильном чешском языке.
Мы удивленно обернулись на голос. Там не было никого, только большая чёрная саламандра сидела на камне, держа в руке какой-то предмет, похожий на книжку. Во время нашего путешествия мы встретили уже несколько саламандр, но не имели до сих пор случая вступить с ними в беседу. Любезный читатель поймет поэтому наше изумление, когда на таком пустынном побережье мы увидели саламандру, да ещё к тому же услышали вопрос на нашем родном языке.
— Кто здесь разговаривает? — воскликнул я по-чешски.
— Это я взял на себя смелость, — ответила саламандра, почтительно приподнимаясь. — Я не мог совладать с собой, услышав впервые в жизни чешскую речь.
— Откуда, — поразился я, — вы знаете чешский язык?
— Я как раз сейчас развлекался спряжением неправильного глагола «быть», — ответила саламандра. — Между прочим, этот глагол неправильно спрягается на всех языках.
— Как, где и для чего, — допытывался я, — научились вы по-чешски?
— Мне случайно попала в руки эта книга, — ответила саламандра, протягивая мне книжку, которую она держала. Это был «Чешский язык для саламандр», и страницы учебника носили на себе следы частого и прилежного пользования им.
— Она попала сюда, — продолжала саламандра, — вместе с партией других книг научного содержания. Я мог выбрать себе «Геометрию для старших классов», «Историю военной тактики», «Путеводитель по доломотивым пещерам» или «Принципы биметаллизма». Но я предпочёл эту книжку, которая сделалась моим неразлучным другом. Я уже знаю её всю наизусть и всё-таки каждый раз нахожу в ней новые источники развлечения и полезных знаний.
