— Она попала сюда, — продолжала саламандра, — вместе с партией других книг научного содержания. Я мог выбрать себе «Геометрию для старших классов», «Историю военной тактики», «Путеводитель по доломотивым пещерам» или «Принципы биметаллизма». Но я предпочёл эту книжку, которая сделалась моим неразлучным другом. Я уже знаю её всю наизусть и всё-таки каждый раз нахожу в ней новые источники развлечения и полезных знаний.
Моя супруга и я выразили неподдельную радость и изумление, по поводу правильного и, в общем, довольно внятного произношения саламандры.
— К сожалению, здесь нет никого, с кем я мог бы говорить по-чешски, — скромно сказал наш новый друг, — а я, например, не уверен, как будет творительный падеж множественного числа от слова «дверь» — «дверями» или «дверьми».
— Дверями, — сказал я.
— Ах нет, дверьми! — воскликнула моя супруга.
— Не будете ли вы так любезны сказать мне, — спросил с горячим интересом наш милый собеседник, — что нового в стобашенной матушке Праге?
— Она разрастается, мой друг, — ответил я, обрадованный его любознательностью, и в нескольких словах обрисовал ему расцвет нашей золотой столицы.
— Как приятно — слышать такие вести, — сказала саламандра с явным удовлетворением. — Скажите, висят, ли ещё на Мостовой башне головы казнённых чешских панов? (В Праге па Староместской башне Карлова моста были вывешены головы двадцати семи руководителей чешского восстания против власти австрийской династии Габсбургов, которые после поражения и битве у Белой Горы (1620) были захвачены в плен императорскими войсками и 21 июня 1621 года казнены.)
— Что вы, давно уже нет, — ответил я, признаюсь, несколько озадаченный таким вопросом.
— Ах, как жалко! — воскликнула симпатичная саламандра.
— Это был редкостный исторический памятник. До чего грустно, что столько известнейших памятников погибло во время Тридцатилетней войны! Если не ошибаюсь, земля чешская была превращена в пустыню, залитую слезами и кровью. Счастье ещё, что не погиб тогда родительный падеж при отрицаниях. В этой книжке говорится, что он отмирает. Я был бы этим очень огорчен.
— Вы, значит, увлекаетесь и нашей историей? — радостно воскликнул я.
— Конечно, — ответила саламандра. — Особенно белогорским разгромом и трёхсотлетним порабощением (После поражения чешского дворянства в битве у Белой Горы (8 ноября 1620 года) Чехия на 300 лет (до 1918 года) лишилась государственной самостоятельности.). Я очень много читал о них в этой книге. Вы, несомненно, чрезвычайно гордитесь своим трёхсотлетним порабощением. Это было великое время, сударь.
— Да, тяжёлое время, — подтвердил я, — время неволи и горя.
— И вы стонали? — с жадным интересом осведомился наш друг.
— Стонали, невыразимо страдая под ярмом свирепых yгнетателей.
— Я очень рад, — облегчённо перевела дух саламандра. — В моей книжке так и сказано. Я очень рад, что это правда. Это превосходная книга, лучше чем «Геометрия для старших классов средних школ». Я охотно побывал бы на том историческом месте, где были казнены чешские паны, равно как и в других знаменитых местах, где вершилось жестокое бесправие.
— Так приезжайте к нам, — предложил я от всего сердца.
— Благодарю за любезное приглашение, — поклонилась саламандра. — К сожалению, я не столь свободен в своих передвижениях…
— Мы могли бы купить вас! — вскричал я. — То есть я хочу сказать, что при помощи национальной подписки можно было бы собрать средства, которые позволили бы вам…
— Искреннейше благодарю вас, — пробормотал наш друг, явно растроганный. — Но я слышал, что в Влтаве — неважная вода. В речной воде мы заболеваем тяжёлой формой поноса.
Немного подумав, саламандра прибавила.
— К тому же мне было бы тяжело расстаться с моим любимым садиком.
— Ax, — воскликнула моя супруга. — Я тоже страстная садовница! Как я была бы вам благодарна, если бы вы показали нам произведения здешней флоры!
— С величайшим удовольствием, дорогая пани, — ответила саламандра с любезным поклоном. — Но не послужит ли для вас препятствием то обстоятельство, что мой любимый сад находится под водой?
— Под водой?
— Да. На глубине двадцати двух метров.
— Какие же цветы вы там разводите?
— Морские анемоны, — ответил наш друг. — Несколько редких сортов. А также морские звёзды и морские огурцы, не говоря уже о коралловых кустах «Блажен, кто вырастил для родины своей одну хотя бы розу, один хотя бы черенок» (Строки из стихотворения чешского поэта-классика Франтишека Лодислава Челаковского (1799–1852), которое входит в его сборник «Роза столистая».), — как говорит поэт.
К сожалению, пришла пора расстаться, так как пароход давал сигналы отправления.
— А что бы вы хотели передать, пан… пан… — запнулся я, не зная, как зовут нашего друга.
— Мое имя Болеслав Яблонский (Болеслав Яблонский — псевдоним чешского сентиментально-романтического поэта Карела Эугена Тупого (1813–1881)), — застенчиво подсказала саламандра. — По-моему, это красивое имя. Я его выбрал себе из моей книжки.
— Так что нам, пан Яблонский, передать от вашего имени нашему народу?
Саламандра на мгновение задумалась.
— Скажите своим соотечественникам, — проговорила она с глубоким волнением, — скажите им: Пусть не предаются старым славянским раздорам и пусть благодарно хранят в памяти Липаны (Липаны — село под Прагой, близ которого в мае 1434 года произошла кровопролитная битва, приведшая к поражению таборитов — левого крыла чешского социального и национально — освободительного движения начало XV века.) и в особенности Белую Гору! Доброго здоровья! Честь имею кланяться! — внезапно оборвала она, стараясь справиться со своим волнением.
Мы сели в лодку и отчалили, растроганные и погружённые в раздумье. Наш друг стоял на скале и махал нам; кажется, он что-то кричал.
— Что он кричит? — спросила моя супруга.
— Не знаю, — сказал я, — что-то вроде: «Передайте привет пану приматору доктору Баксе (Бакса Карел (1863–1927) — глава Праги в 1919–1927 годах, член шовинисткой национал — социалистической партии.)».
В частности, в Германии была строго запрещена всякая вивисекция — впрочем, только биологам-евреям.
По видимому, здесь играли роль также и некоторые нравственные побуждения. Среди документов пана Повондры было найдено в многих экземплярах и на разных языках «Воззвание», опубликованное, видимо, в газетах всего мира и подписанное самой герцогиней Хеддерсфилд. В этом воззвании говорилось:
