Уэйс не ответил. Вслед за ван Рийном в комнате появилась Сандра.
Она передвигалась в кресле-каталке и выглядела такой худенькой и бледной, что сердце Уэйса готово было разорваться. Светлые волосы, морозным облаком рассыпавшиеся по подушке, казались мертвыми, холодными на ощупь. Но в ее глазах жила безмерная зеленая глубина самых теплых, ласковых морей Земли. И она улыбнулась.
— Миледи, — прошептал Уэйс.
— Да, она ведь тоже летит. — Детально изучив вазочку с фруктами, ван Рийн взял яблоко. — Продолжим наше прерванное путешествие. На борту, конечно, будет совсем не так много игр и развлечений… — Он окинул девушку далеко не отеческим взглядом. — Все это мы отложим до возвращения на Землю, в нормальную обстановку, nie?
— Если миледи достаточно окрепла, чтобы перенести полет… — запинаясь, начал Уэйс и сел, ноги его стали как ватные.
— Я поправляюсь. — Голос Сандры оказался таким же бледным, как лицо. — Тут нужно просто следовать предписанной диете и побольше отдыхать.
— Слушай врачей больше, они тебя вообще в гроб вгонят, — пробормотал ван Рийн, выкидывая огрызок яблока и выбирая себе апельсин.
— Но как же так, — попытался возразить Уэйс. — Мы ведь потеряли при крушении почти всех слуг. У нее будет только…
— Одна-единственная горничная? — Это был не смех, а скорее тень смеха, но звучал он совершенно искренне. — Теперь, значит, я должна забыть все, через что мы прошли, снова относиться к тебе сухо и корректно, так что ли, Эрик? Но ведь это было бы до крайности глупо — после того как мы ходили с тобой на этот хребет, над Салменброком. Или нет?
Сердце Уэйса бешено застучало.
— А ведь Господь Бог умеет, когда захочет, любую непруху превратить в хорошие деньги, — заметил ван Рийн, роняя на пол куски апельсиновой кожуры. — Мне неоткуда знать каждого работника компании, так что иногда многообещающие молодые ребята вроде тебя попадают в такие вот захолустные дыры. Теперь я заберу тебя на Землю и подыщу тебе приличное место.
«Если уж она помнит то единственное холодное утро у подножия Оборха, — подумал Уэйс, — то уж я, ради самого себя, должен припомнить значительно менее приятные вещи — и сказать их вслух, прямо и откровенно. Время пришло».
Слишком слабый, чтобы подняться на ноги, он поймал взгляд ван Рийна и со сдержанной яростью в голосе произнес:
— Конечно, самый легкий способ вернуть себе самоуважение — купить его. Подкупить меня синекурой, чтобы я позабыл, как Сандра сидела со своей кисточкой в этом темном и промозглом сарае, сидела, пока не начинала валиться на пол от изнеможения, как она отдала нам последнюю свою еду… как сам я прямо из кожи вон лез, выматывал и тело свое, и голову, и все, чтобы вытащить нас из этой ловушки, а заодно еще и выиграть войну… Нет, вы меня не перебивайте. Я понимаю, что вы тоже принимали какое-то участие. Вы дрались во время морского сражения, потому что не было выбора, вам некуда было спрятаться. Вы придумали отличный подленький способ избавиться от главного препятствия к заключению мира. У вас вообще большие способности по этой части. Ну и вносили кое-какие предложения.
Но что это были за предложения? Все сводилось к тому, чтобы сказать мне: «Сделай вот это!», «Построй вон то!». И я делал и строил — с инопланетными помощниками, работая каменными инструментами. И мне приходилось вдобавок все это конструировать! Да ведь любой дурак мог сказать: «Отвезите меня на Луну». А вот для того, чтобы сообразить, как это сделать, нужны были мозги.
Вся ваша роль, все ваше «лидерство» сводилось к тому, что вы разгуливали, чесали языком, играли в кости и в мелкое политиканство, да жрали, как бегемот, — а ведь Сандра тем временем умирала от голода на Дорнахе, — и вы еще приписываете все заслуги себе. А я теперь, значит, отправлюсь на Землю, воссяду в какой-нибудь из ваших контор, вроде как в золоченом свинарнике, буду ковырять в носу и помалкивать, слушая ваше бахвальство. Ведь именно так оно и задумано, верно? Так вот, возьмите вы эту свою синекуру и засуньте ее…
Уэйс заметил взгляд Сандры — серьезный и почему-то сочувственный — и резко встал.
— Все, хватит, — подытожил он.
Пока Уэйс произносил свою филиппику, ван Рийн успел покончить с апельсином и даже с остатками сандвича. Теперь он слегка рыгнул, облизал пальцы, затянулся сигарой и пророкотал — мягко и на удивление дружелюбно.
— Если ты думаешь, что я раздаю синекуры, то ты — большой оптимист. Я предлагаю тебе вполне серьезную работу и по одной-единственной причине — мне кажется, что ты справишься с ней лучше, чем многие земные ребята, у которых голова хрящом проросла. А платить я тебе буду ровно столько, сколько эта работа стоит. И ты у меня на этой работе ноги до задницы сносишь.
Уэйс судорожно хватил глоток воздуха.
— И не стесняйся, оскорбляй меня сколько душе угодно, хочешь — один на один, хочешь — на людях, — продолжил ван Рийн. — Но только не в рабочее время. А теперь я пойду, найду того типа, который подложил нам бомбу, и серьезно им займусь. Ну и попрошу повара сообразить мне небольшую такую субмарину[41]. Пахать и сеять! Они тут, кажется, решили заморить меня голодом!
Он помахал на прощание своей неопрятной лапой и удалился, громыхая ногами.
Сандра подъехала ближе и тронула руку Уэйса. Прикосновение прохладной, легкой; как осенний лист, ладони обожгло его.
— Я давно этого ждала, Эрик. — Голос доносился словно откуда-то издалека. — Тебе нужно все понять, и чем скорее, тем лучше. Я рождена для того, чтобы править… вся моя жизнь была одним долгим правлением, ведь так?.. Я знаю, о чем говорю. Есть липовые вожди, пустые и легковесные, как надутые пузыри, которые только и умеют, что мешать людям, занятым настоящей работой. Да, таких сколько угодао, но ван Рийн не из них. Без него и ты, и я лежали бы сейчас на дне Ахана.
— Но…
— Ты жалуешься, что он заставлял тебя решать трудные задачи, которые самому ему были не под силу. Ну а как же иначе? Лидер совсем не должен делать все самостоятельно. Его работа — приказывать, уговаривать, заставлять, подкупать — идти буквально на все, лишь бы людц делали то, что должно быть сделано, вне зависимости от того, считают они сами задачу выполнимой или нет.
Вот ты говоришь, он непрерывно прохлаждался, чесал языком, рассказывал туземцам анекдоты, напускал на себя важность. А как же иначе?! Как же без этого? Ведь мы были там чужаками, чудовищами, а заодно еще и попрошайками. Вот ты или я, могли бы мы начать в роли уродливого попрошайки, а кончить фактически королем?
Ты говоришь, он давал взятки из денег, полученных жульнической игрой в кости, а кроме того, врал, бахвалился, мошенничал, интриговал, убивал — и прямо и втихую. Да. И я не говорю, что это хорошо. И не скажу, что он не получал при этом удовольствия. Но вот ты — мог бы ты придумать другой способ спасти наши жизни? Или хотя бы помирить этих несчастных передравшихся дураков?