И-Ди вошёл в церковь, когда я стоял на трибуне, и весьма внимательно вслушивался в мои слова. Узнал он меня, пройдя уже половину прохода между рядами, тут же остановился и опустился на ближайшее свободное место.
И-Ди похудел, сбрил остатки жидких седин, и теперь на плеши его серебрилась короткая щетина. Выглядел он, однако, всё ещё импозантно. Костюм скроен как на манекен, нигде ни миллиметра слабины. Величественно сложив руки на груди, он обозрел помещение, проинспектировал присутствующих и остановил орлиный взор на Кэрол, как будто примеривался, как лучше просверлить в ней дырку.
Служба подошла к концу, Кэрол поднялась и с достоинством кивала подходившим цепочкой соболезнующим. Она много плакала в последние дни, но сейчас сохраняла присутствие духа, глядела даже с каким-то оттенком цинизма. И-Ди подошёл к ней, когда все остальные уже разошлись. Она напряглась, как кошка, почуявшая присутствие более крупного хищника.
— Кэрол, — бесстрастно проронил И-Ди и кислым тоном добавил в мою сторону: — Тайлер…
— Умер наш сын, — сказала Кэрол. — Нет больше Джейсона.
— Потому я и здесь.
— Надеюсь, ты здесь, чтобы выразить скорбь…
— Разумеется.
— …а не по какой-либо иной причине. Потому что он прибыл домой, спасаясь от тебя. Полагаю, тебе это известно.
— Мне известно всё и ещё немного. Джейсон сбился с пути.
— Его можно во многом обвинить, но не в том, что он заблудился. Я была с ним до самой его смерти.
— Да что ты? Это интересно. А я, в отличие от тебя, был с ним при жизни.
Кэрол вздрогнула, как будто он её ударил.
— Ты прекрасно знаешь, Кэрол, что я поднял Джейсона. Я сделал его. Тебе может не нравиться его жизнь, но я дал ему именно такую, я дал ему цель в жизни.
— Я родила его.
— Это физиологический акт, а не моральный. Всё, что было в Джейсоне, заложено мной. Всё, что он знал, он узнал от меня.
— Больше плохого, чем хорошего.
— И ты хочешь меня обвинить в том, что у меня существуют определённые заботы практического плана…
— О-о, твои заботы всегда весьма практического плана.
— В этот раз весьма. Я забираю его для вскрытия.
— Не глухая, можешь не повторять. Ты уже сообщил мне это по телефону. Но это недостойно, и к тому же невозможно.
— Я полагал, что ты отнесёшься к моим заботам серьёзнее. Очевидно, я ошибся. Но мне твоё разрешение без надобности. Со мной люди, у которых предписание агентства по чрезвычайным ситуациям.
Она отступила на шаг назад:
— О, великий и могучий!
— В этом вопросе, Кэрол, ничто не зависит ни от меня, ни от тебя. Здесь действуют государственные интересы, причём никому не во вред. Так что давай попытаемся сохранить видимость взаимного уважения и достоинства. Позволь мне забрать тело моего сына.
— Не могу.
— Кэрол…
— Я не могу отдать тебе его тело.
— Ты меня не слушала. У тебя нет выбора.
— Нет, И-Ди, это ты меня не слушал. Я не могу отдать тебе тело. Я не в состоянии отдать тебе тело.
Он открыл и закрыл рот, заподозрив что-то неладное:
— Кэрол… Что ты сделала?
— Нет тела. Нет больше. — Её губы искривились в горькую хитрую усмешку. — Но пепел, конечно, можешь забрать, если настаиваешь.
* * *
Я отвёз Кэрол обратно в «большой дом», где во время нашего отсутствия присматривал за Дианой сосед Эмиль Харди, прекративший выпуск своей «газеты», как только восстановили электроснабжение.
— Мы с Дианой вспоминали старые времена, — рассказал Харди перед тем, как попрощаться. — Помню, как детишки раскатывали но дороге на велосипедах. Давненько это было, сколько лет прошло… А что у неё с кожей?
— Да ничего страшного, это не заразно. Скоро пройдёт, не беспокойтесь.
— Очень необычно, никогда такого не видел.
— Это верно, необычно. Спасибо вам, Эмиль.
— Заходите как-нибудь к нам с Эшли к ужину, Кэрол.
— Спасибо большое. Передайте Эшли привет. — Закрыв за Эмилем дверь, она повернулась ко мне: — Надо срочно выпить. Но есть дела и более срочные. И-Ди знает, что вы с Дианой здесь. Так что вам обоим надо как можно скорее убираться. Осилишь, Тайлер? Сможешь спрятаться так, чтобы И-Ди не нашёл?
— Смогу, конечно. А вы как же?
— А чего мне опасаться? Ну пришлёт И-Ди своих бандитов, искать, что после Джейсона осталось, что неблагодарный сын якобы украл у доброго папочки. От тебя зависит, чтобы он ничего не нашёл. Дом он у меня не отберёт, этот вопрос давно улажен. В основном между нами мир, если не считать стычек местного значения. А вот тебе угрожает реальная опасность. И Диане он нагадит, даже если не специально.
— Я этого не допущу.
— Тогда давай собираться. Времени вряд ли слишком много осталось.
* * *
За день до предстоящего вхождения «Кейптаун-мару» в Арку я вышел на палубу, чтобы встретить восход. Арка поначалу оставалась полностью невидимой, её нисходящие «опоры» скрывались за восточным и западным горизонтами, но за полчаса до зари верхушка засветилась резкой линией практически в зените, прямо над головой.
Через несколько часов, ближе к полудню, эту линию скрыли высокие перистые облака, но все знали, что она там, над нами.
Близость перехода действовала на всех. Не только пассажиры, но и опытные члены экипажа нервничали. Команда с повышенным усердием занималась своими скучными повседневными делами: кто-то драил палубу, кто-то счищал старую краску и наносил на очищенные поверхности новую, кто-то перебирал такелаж. В движениях наблюдалась какая-то резкая лихость, в позах — подтянутость. Ещё вчера все они вели себя иначе. Джала вышел на палубу в обнимку с пластиковым стулом и присоседился ко мне, укрывшись от ветра за большим сорокафутовым контейнером, но оставив за собой возможность созерцать поверхность моря.
— Последняя моя прогулка на ту сторону, — сказал Джала. Погода баловала, и он оделся в просторную жёлтую рубаху и джинсы. Рубашку Джала расстегнул на груди, жмурясь, подставился солнцу. Он лихо щёлкнул кольцом пивной жестянки, вынутой из палубного холодильника. Весь вид его и все действия показывали, что передо мной человек светский, которому начхать с высокого минарета и на мусульманский шариат, и на минангский адат. — В этот раз возвращения не будет.
Он сжёг все мосты — в буквальном смысле, если и мятеж в порту организовал он. Уж очень удачно эти взрывы прикрывали наше бегство, хотя и сами мы рисковали пасть их жертвами. Уже много лет Джала занимался людской контрабандой, гораздо более доходной, чем его легальный бизнес. Из людей можно выжать больше денег, чем из пальм масла, любил повторять Джала. Однако в последнее время усилилась индийская и вьетнамская конкуренция, ужесточился политический режим, и Джала решил, что лучше провести остаток жизни на покое в Порт-Магеллане, чем в тюрьме новых реформазов.
