Это походило на удар. Реальность Дна Миров плавилась и стекала вниз перед внутренним взором Тави. Она вновь и вновь с болезненной резью видела Мельин, видела неровные, кое-как замощённые улочки родного городка; откуда-то из самых глубин всплыли лица соседей, простых и не шибко жалованных жизнью людей, мастеровых, пекарей, сапожников, портняжек, златошвей, травников и так далее, и тому подобное. Когда-то она ненавидела этот мир, едва не вздевший её на копья, она ушла от него к Вольным, жадно и жалко стучалась в глухие двери из вулканического стекла, умоляла: "пустите меня, пустите!" - всё напрасно. Её обучили - как оружейник терпеливо, не жалея ни времени, ни ударов молота, доводит до совершенства клинок. Для неё тоже не жалели - ни времени, ни ударов. Беззлобных, сугубо "поучающих", но от того не менее болезненных.
Чужие знамена. Чужие миры. Чужие войны. Она пошла с Кларой, удовольствовалась ролью почти бессловесного бойца, в нужный момент просто выхватывающего сабли и становящегося рядом с остальными. Точно так же она билась и рядом с Кан-Торогом, постоянно ощущая, что ей никогда не постичь смысла, наполнявшего жизнь настоящего Вольного, не понять его войны.
Война должна быть своей собственной. Если уж ввязываться в неё вообще.
Выбраться отсюда. Исполнить долг перед Кларой (раз уж встала с ней рядом). И - домой, немедленно домой!
Конечно, хорошо бы, чтоб Кицум отправился туда тоже. Кем бы он ни оказался впоследствии. Ведь не случайно он столько лет странствовал по Мельину. Значит, тоже чувствовал что-то близкое в этой суровой земле. Мало ли миров в Упорядоченном (как она теперь знает)? А он выбрал для воплощения именно её. Её Мельин. И отчего-то Тави казалось, что туда он и должен вернуться.
- Здесь, - остановилась шедшая впереди Ниакрис. За всё время их отряду не решились заступить дорогу никакие гарпии и тому подобные малоприятные обитатели Дна Миров.
Белые перья так и лежали. Не разметал ветер - на Дне Миров нет ветров. Не потревожил зверь - умный хищник за версту обойдёт подобные "останки".
- Здесь, - повторил Кицум. - Друзья, нам представился шанс вырваться отсюда малой кровью. Нам надо вернуться в Эвиал. Слишком многое начато и слишком многое не завершено.
- Золотые слова, - проворчала за спиной Тави мрачная Раина. - Вот только как завершать, когда непонятно, кого рубить и, главное, как?
- Кого рубить найдётся, - откликнулся Кицум. - Уж тут можете не сомневаться. Могу только догадываться, что сейчас сделает Сильвия, но уж наверняка помчится к своим покровителям. Или же - на что я рассчитываю что покровители сами явятся к ней, - он усмехнулся, вполне эдак по-пиратски и чуть ли не кровожадно. - Ниа, прошу тебя...
Лейт-Ниакрис мягко, одним движением очутилась возле груды перьев. Выученица Вольных, Тави могла оценить - бойцом Ниакрис могла оказаться поистине страшным. Отчего-то Тави стало даже не по себе - словно чувствуя, что им непременно суждено будет сойтись лицом к лицу.
Дальнейшее произошло быстро, можно сказать - стремительно, так что мало кто успел понять происходящее.
Ниакрис закрыла глаза, вытянула руку - так, словно сжимая невидимый меч. Кицум встал рядом, ладонь положил девушке на лоб. Мгновение, и рука Лейт дрогнула под невидимой тяжестью, точно в ней и впрямь оказался неподъёмный фламберг. А ещё миг спустя на макушку Тави словно рухнул настоящий кузнечный молот.
Боль и тьма. Падение. Ничто...
Глава пятая
ЭВИАЛ
Бросившаяся к бесчувственному Анэто хозяйка Волшебного Двора волей-неволей пропустила следующий акт драмы. Милорд ректор был плох, и совсем не требовалось обладать какими-то целительскими талантами, чтобы это понять. Анэто выложился до конца, пытаясь взломать выставленный Разрушителем щит, - и почти что преуспел в этом. Щита больше не было, но армии, обращённой в охваченную паническим слепым ужасом толпу, это помочь уже не могло. Спасибо своим, не подвели, не дрогнули, на собственных плечах вытащили милорда ректора из пекла, и Мегана, склоняясь над смертельно бледным лицом, пересечённым тёмно-алыми дорожками кровяных струек, чувствовала, что глаза начинает предательски щипать.
Холодный разум опытной чародейки, конечно же, знал диагноз, знал и что делать при "предельном истощении сил, вызванном чрезмерной концентрацией на поддержании перманентно-действующего заклинания", как выразились бы умники-заумники Ордоса. А вот сердце сейчас ощутимо мешало. Обжигало глаза закипающими слезами, заставляло трястись руки, а губы - выкрикивать какие-то совершенно бессмысленные слова.
И только под всеобщими изумлёнными взорами она сумела как-то прийти в себя. Вспомнить, что она-таки пока ещё и хозяйка Волшебного Двора, и помощь коллеге - её прямая обязанность.
Мегана покраснела. Горячо, жарко, густо, как не краснела с молодости, да и то - не по причине сердечных тревог, а опасаясь, что не получит на очередном испытании очередного "выше всяких похвал; достойно всеобщего подражания". Огромным усилием заставила подбородок не трястись, а руки - не дрожать.
- Кертен, Омела, Эсияз! Дайте руки, быстро!
Умение перелить силу опустошённому магией товарищу - одно из основополагающих, этому учат во всех обязательных курсах. И сейчас Мегана, словно испугавшись вырвавшихся наружу чувств, работала как одержимая.
И она пропустила весь поединок Разрушителя с Этлау, пропустила момент, когда войско начало постепенно останавливаться и люди словно стряхнули с себя нахлынувший ужас. Не помнившие себя ратники ошеломлённо озирались по сторонам. Мало-помалу отряды приводили себя в порядок, вновь раздались резкие команды десятников; отброшенная армия вновь превращалась в войско из безумной толпы.
Откат вновь и вновь терзал Мегану, глубоко в грудь вонзая холодные когти. Во рту она ощущала привкус крови, кровь по обыкновению текла и из носа; сама едва не теряя сознания, Мегана держала и держала заклинание, щедро отдавая свои собственные тепло и силу распростёртому на плаще человеку, так внезапно ставшему единственным во всём мире.
А потом, когда Анэто уже застонал и приоткрыл глаза, из ниоткуда возник отец Этлау. Его шестиконечный косой крест, дотоле постоянно носимый на груди, куда-то бесследно исчез. "Небось потерял, когда улепётывал", мрачно подумала Мегана. Экзекутор едва дышал от бега, но глаза его отнюдь не выглядели глазами уносившего ноги труса. Острые, колючие, тёмные, они впивались, точно дротики, и мало кто мог выдержать взгляд инквизитора, не отвернувшись.
Мегана, правда, могла. Особенно сейчас. Когда в сердце негаданно-нежданно открылась потаённая дверца.
И как он ещё нашёл их - настолько безошибочно и быстро! - среди кипящего человеческого моря?
