нас другие номера, – предложила она.
Он кивнул.
– Очень любезно с вашей стороны.
Она подошла к компьютеру, монитор которого был встроен в массивный корпус из вишневого дерева, судя по его вытянутой форме – достаточно старая модель.
– Мне очень жаль, – сказала она, нажав несколько клавиш и изучив изображение на мониторе, скептически нахмурив брови. – Остальные номера либо заняты, либо в них сейчас проводится уборка. Мне сказали, что номер вам нужен незамедлительно?
Леттке заметил, что размахивает руками, боясь привлечь излишнее внимание.
– Все в порядке. Забудьте. Я беру номер. Все хорошо.
На ее губах появилась притворная улыбка.
– По воскресеньям завтрак с семи до одиннадцати. Если захотите позавтракать в другое время, позвоните на кухню. Номер указан на телефоне в комнате.
Затем она сделала знак одному из посыльных, тот подхватил чемодан Леттке и отправился с ним на второй этаж.
Некоторые вещи, думал Леттке, в то время как лифт со скрипом и скрежетом поднимался наверх, либо невероятных масштабов совпадения, либо происки провидения.
* * *
В двенадцать часов он, только что принявший душ и одетый в свой лучший костюм, прибыл в Новую рейхсканцелярию. Путь был недолгий: гостиница находилась всего в нескольких шагах.
Вернуться в номер, где он застал Цецилию врасплох, оказалось глубоко волнующим переживанием. Возможно, подумал он, это совпадение следует воспринимать как знак, раз оно случилось именно в такой день. На протяжении многих лет он думал только о себе и собственном благополучии, о своей похоти и собственной страсти, и, не считая тех или иных захватывающих приключений, в его жизни в основном царила тишина. Но теперь, в случае с американскими планами по созданию бомбы, он впервые поставил на первое место благополучие своего народа – и все пришло в движение в мгновение ока!
Обстоятельство, о котором следовало поразмыслить.
Рейхсканцелярия – чрезвычайно монументальное сооружение, построенное с учетом будущего величия Германского рейха и, несомненно, полностью ему соответствовавшее. Фасад протяженностью около полукилометра представлял собой почти бесконечный ряд похожих на амбразуры окон, возвышавшихся над прохожими, пока наконец не появлялся вход: четыре монументальные граненые колонны, держащие имперского орла, а перед ними стояли на страже двое часовых-эсэсовцев. И высоко над всем этим развевались на ветру флаги со свастикой.
Внутри, как раз когда начинаешь чувствовать себя заблудившимся муравьем, появлялись указатели. Он попал в приемную, где знали о его приходе и что он лично встречается с фюрером.
– Встреча запланирована на сегодня, – пояснила ему пожилая дама с аккуратно уложенными вокруг головы волосами, – но, когда именно она состоится, сказать заранее невозможно. Фюрер вызовет вас, когда у него появится время для встречи с вами. До тех пор придется подождать.
– Хорошо, – покорно ответил Ойген Леттке. Фюрер, прикажи – мы последуем!
Дама провела его в удивительно просторную комнату ожидания с мраморными стенами и мраморным полом, где на бесчисленных стульях, креслах и диванах, что не менее удивительно, уже располагалось много других ожидающих. Они сидели или стояли группами: тут группа солдат в форме, там небольшая группа женщин в национальных одеждах, здесь мужчины в костюмах, которые единственные не прервали свой разговор, чтобы с любопытством рассмотреть его, когда он вошел. Но кто-то сидел и один; некоторые из таких одиночек изучали свои документы или – до сих пор не было необходимости сдавать телефон – сосредоточенно что-то набирали на своих устройствах.
Ойген Леттке последовал их примеру. Отыскал себе кресло подальше от других и принялся ждать. Документов, которые он мог бы перечитать, у него с собой не было, и писать электронные письма некому, да и к тому же нажимать крошечные кнопки на телефоне ему весьма утомительно, поэтому он просто сидел, глядя перед собой, и размышлял. Ему было над чем поразмыслить.
Время шло. Сначала он смотрел на часы каждые пять минут, потом каждые десять, и в какой-то момент между двумя брошенными на часы взглядами прошло больше часа. Люди приходили и уходили, некоторые потому, что их вызывали, некоторые молча, другие после разговора шепотом с одной из дам в приемной.
Когда вдруг назвали его имя, было уже больше трех часов, а он и не заметил, как пролетело время.
– Герр Ойген Леттке? – позвал во второй раз мужчина в форме.
– Здесь! – Леттке вскочил и подошел к нему.
Момент настал: теперь его попросили выключить и сдать телефон; взамен он получил кожаный номерок с отпечатанными на нем цифрами. Затем нужно было пройти через металлоискатель и также через ручной досмотр на наличие оружия.
После контрольно-пропускного пункта его проводили – в другую комнату ожидания. Значительно меньшую, но столь же комфортно оборудованную, со стенами, обшитыми панелями из ценных пород дерева, и позолоченными люстрами, кроме того, там был организован буфет с бутербродами и безалкогольными напитками.
Но самая большая неожиданность – он снова встретил здесь мужчин в серых костюмах. До этого он не обращал на них внимания, и в какой-то момент они исчезли – и теперь снова здесь!
– Если американцы создают урановую бомбу, – сказал пожилой мужчина с высоким лбом и взъерошенными усами молодому, немного дерзкому на вид, – то вы все на втором плане. Вот так.
Внезапно Ойген Леттке понял: эти люди – физики, более того, ведущие физики-ядерщики Германии! Теперь он узнал их по фотографиям, которые они изучали с Боденкамп. Пожилой, который только что произнес фразу, Отто Ган, а тот, к кому он обращался, Вернер Гейзенберг.
Теперь вмешался третий – Карл Фридрих фон Вайцзеккер, узнал его Леттке, – и произнес:
– На мой взгляд, ужасно, если американцы действительно создадут такую бомбу. Это же безумие.
– Не совсем так, – возразил Гейзенберг. – Можно сказать иначе: это будет самый быстрый способ положить конец войне.
В этот момент они обратили внимание на Леттке и прервали разговор. В воздухе повисла смущенная пауза. Наверное, подумал Леттке, их тоже обязали соблюдать военную тайну.
Только теперь, когда они больше не могли обсуждать физику, похоже, буфет привлек их внимание, и они столпились вокруг него, словно заботясь о том, чтобы новоприбывшему ничего не досталось. Но впечатление оказалось обманчивым, – когда Леттке подошел, они охотно расступились, освобождая для него место.
– Тоже встреча с фюрером? – спросил один из них, его Леттке не знал.
– Да, – ответил Леттке, наливая себе стакан минеральной воды. – Но не знаю, когда она состоится.
– О, это никогда не известно, – заметил другой седовласый пожилой мужчина – Макс фон Лауэ? Леттке не был уверен. – Гитлер придерживается довольно необычного распорядка дня. Он длится до позднего вечера, работает до ночи и даже до утра, а потом может позволить себе еще и фильм посмотреть, чтобы немного отдохнуть. Поэтому и встает редко раньше двенадцати. Говорят, он завтракает только двумя чашками молока и несколькими сухарями, и день начинается по новой.
Отто Ган сказал:
– У меня были студенты, о которых можно рассказать то
