И странно было видеть на таком лице красивый, с горбинкой нос, и на нем очки в изящной золотой оправе.
Подбирая с земли мусор, уборщик посыпал дорожку белым морским песком.
Тихо было вокруг. Только из кустов доносилось птичье щебетание, да изредка звякала по ведру железная лопатка уборщика. Дежурный в будке, склонив голову на стол, сонно посвистывал носом.
Вдруг протяжный крик пронесся над кустами акаций.
Птичьи голоса замолкли. Дежурный вздернул голову, захлопал посоловевшими глазами. Крик еще висел в воздухе — страшный и непонятный, а в кустах уже опять завозились птицы, и дежурный дремал, уткнув лицо в сложенные на столе руки.
В окне первого этажа отодвинулась темная штора.
За стеклом появилась голова человека в белом капюшоне и в маске, похожей на противогазовую, которая закрывала рот и нос. Поверх маски были видны только светлые, в старческих морщинках, слегка косящие глаза. Уборщик в золотых очках возился под самым окном.
При виде его сгорбленной фигуры в косящих глазах появилось странное выражение. Так мог смотреть скульптор на изваянную им статую, если статуя получилась такой, какой он ее замыслил.
Уборщик тяжело, с натугой выпрямился. Он увидел человека за окном. И тут же ведро вывалилось из его рук, гримаса ужаса исказила его опухшее посиневшее лицо. Он прикрыл глаза грязным рукавом халата и заковылял испуганно куда-то в угол, загребая песок дорожки слабыми заплетающимися ногами.
…Длинная белая машина пронеслась по аллее и замерла у закрытых ворот клиники.
Дежурный дремал в своей будке…
Дверка машины открылась и на дорогу неторопливо вышла женщина в шелковом вечернем платье, с меховой пелеринкой на плечах. Стягивая с рук длинные шоферские, с твердыми отворотами, перчатки, она направилась к проходной. Лицо ее было недобро спокойным.
При скрипе двери дежурный приподнял голову, раскрыл сонные глаза, оторопело вскочил и вытянулся. Кирпичное лицо его заметно побледнело. Женщина секунду смотрела на него, глаза ее не выражали ни гнева, ни возмущения. Сделав два небольших шага, она сильно, с размаха ударила дежурного отворотами перчаток по лицу один раз, другой…
Дежурный, сопя носом и дергая перекосившимся лицом, схватился за рычаг. Железные створки открылись, женщина села за руль, и машина въехала в ограду.
Справа и слева от главного корпуса клиники отходили одноэтажные пристройки, не похожие на больничные, — очевидно, это были помещения обслуживающего персонала. В окнах висели кружевные занавески и бархатные шторы. Поблескивал цветной мрамор подъездив.
Круто развернувшись, машина остановилась у ступенек подъезда.
— Демарсе! — сказала женщина — голос ее был безразличный и усталый. Вы будете спать здесь или поедете домой?
В машине послышалась возня, и в дверку высунулась заспанная помятая физиономия мужчины. Он посмотрел на синеющее небо и прищурил выпуклые нагловатые глаза.
— А вы? — спросил он.
— Я пойду отдохну пару часов, — ответила женщина, уже поднимаясь по ступенькам.
Мужчина посмотрел ей вслед покорным, по-собачьи преданным, взглядом, — Возьмите меня с собой.
— Пожалуйста. — могу положить вас на диване к приемной. Вы как-то уже спали на нем.
— Ну нет, — попробовал пошутить мужчина. — Лучше я лягу спать на мостовой… Пожалуй, я поеду обратно в клуб.
— Как хотите. Сейчас я пришлю к вам шофера.
Не оборачиваясь, женщина прошла в двери, которые предупредительно, как бы сами собой, открылись перед ней. Она прошла по коридору, устланному мягкой дорожкой. Попавший ей навстречу служитель в белом халате, с пылесосом в руках, отступил в сторону и, вытянувшись, замер у стены. В маленькой приемной ее встретил второй служитель и с торопливой почтительностью открыл двери кабинета.
Войдя, она бросила на письменный стол перчатки и рядом с ними записную книжку.
Раскрывшиеся страницы книжки были исписаны мелким торопливым почерком, по-латыни…
Доктор Крейде взглянул на ручные часы и с нетерпением завозился на неудобном кожаном диванчике.
Что за порядки в этой клинике! Уже два часа он сидит в приемной старшего врача, и неизвестно, сколько еще придется просидеть. Должна же быть в конце концов какая-то элементарная вежливость… Хотя, может быть, здесь нельзя этого требовать. Клиника производит довольно-таки странное впечатление. Высокий забор, охрана, колючая проволока… Кроме того, как он смог убедиться, о ней мало кто знает в городе. Полицейский у вокзала, как только доктор Крейде обратился к нему с вопросом, перестал быть любезным и ответил, что не знает в городе клиники под таким номером… Пришлось обратиться к шоферам такси. Но только пятый из опрошенных шоферов знал ее местонахождение. Он-то и привез сюда доктора Крейде, а то пришлось бы, пожалуй, ходить до вечера, разыскивая эту безвестную клинику.
Доктор протер белоснежным платочком свои очки и с неодобрением посмотрел на мужчину в белом халате, безучастно сидевшего за столиком. Спрашивать его о чем-либо бесполезно — он был глух и нем, как рыба, у которой он заимствовал свои глаза.
Причем глух в самом прямом понимании, в этом доктор успел убедиться. Когда он начал докладывать о себе, на неподвижном лице служителя не отразилось ничего.
Он просто протянул руку и доктор Крейде, не договорив начатой фразы, подал ему свои документы. Служитель унес их за дверь, через минуту вернулся и опять протянул руку. Пришлось отдать ему рекомендательное письмо господина Эксона, которое доктор хотел вручить старшему врачу сам. Служитель унес письмо в кабинет, вышел и молча показал на диванчик, на котором он, доктор Крейде, и сидит вот уже третий час.
Странные служащие в этой странной клинике.
На дворе попался уборщик с лицом дегенерата, но в золотых очках… Что же представляет собой старший врач?..
Над столом служителя замигал красный сигнал и раздалось гудение узкого низкого тона, что доктор Крейде скорее почувствовал его, чем услышал.
Рыбоглазый служитель сорвался с места и стремительно кинулся в кабинет.
«Однако! — подумал доктор. — Здесь умеют муштровать служащих». Служитель быстро вернулся и знаком пригласил его пройти.
Доктор Крейде встал с надоевшего диванчика, молодцевато выпрямился, поправил галстук-бабочку — всем видом показывая, что он-то не собирается здесь бегать рысью. Приняв чуть недовольный вид, солидно вошел в открытые двери. Он почти не удивился тому, что комната, в которую он вошел, не походила на врачебный кабинет. Стены ее были оклеены дорогими обоями, на окнах висели бархатные портьеры, во весь пол расстилался пушистый ковер.
