Два молодых, наглых, омерзительных дикаря. Один светловолосый и коренастый, другой тощий и рыжий, оба белокожие, только-только приехавшие откуда-то с севера, — чтобы испоганить отпуск ему, Василию. Переведя взгляд к морю, он заметил ещё одного: высокий чернявый парень плескался в полосе прибоя, испуская радостные вопли, если волна сбивала его с ног. Рядом с лаем носилась по берегу огромная рыжая псина.
Твердовский с ненавистью усмехнулся: он помнил, что дно в этом месте сплошь утыкано острыми камнями — купаться здесь можно только в спокойную погоду. Посмотрим, как ты завопишь, когда тебя швырнет о камень головой, козел!..
Парню, видимо, надоело барахтаться, и он вскарабкался на небольшую скалу у берега; об неё веерами разбивались волны. Запрокинул лицо, ловя солнечные лучи, увидел Твердовского и помахал ему жестом веселого оккупанта.
Тот скрежетнул зубами. Делать здесь было явно нечего. Пора уходить!..
— Эй, дядя! — донеслось снизу. — Вы из Мысовки, скажите пожалуйста?!
«Ска-а-ажите па-а-ажа-алста»! Василия передернуло: он терпеть не мог этот мерзкий московский акцент, — между прочим, прорезавшийся в последнее время и у Сашки. Разумеется, отвечать зарвавшемуся юнцу, беззастенчиво захватившему чужую территорию, он не собирался.
Но тот не смутился — таких не смутить ничем на свете, — и орал дальше как ни в чем не бывало:
— Там вчера к одной бабуле внучка приехала! Классная такая девчонка, блондинка, супер!.. вы не видели?! Может, знаете, где она живет?.. в смысле её бабка?! И ещё у неё там дядя в деревне, двоюродный!..
Твердовский поправил ремни рюкзака и акваланга, резавшие плечи, и зашагал прочь.
— Ее Лиза зовут! — все ещё пытался докричаться наглый юнец.
А вроде бы редкое имя, машинально отметил Василий.
… Валяться на общедоступном пляже, где летом скапливались родственники и квартиранты всей Мысовки, у него не было никакого желания. Оставалось вернуться домой, бросить вещи, а потом, наверное, выйти на трассу и съездить в Ялту. Вообще-то Твердовский не выносил суеты курортных городов. Но, так или иначе, пройтись хотя бы раз по ялтинской набережной придется. Осенью предстоит отчет об отпуске перед коллегами, а всяческие милочки ничего не смыслят в прелести диких мест и подводной охоты… Что ж, сегодня самый подходящий день. Безнадежно испорченный — в сущности, вычеркнутый из отпуска…
А ведь он может оказаться не последним, вдруг осознал Василий. Если шторм продержится ещё неделю, две… Если нахальные захватчики обосновались в бухте не на выходные, как он все ещё отчаянно надеялся, а на целый месяц…
Стало тоскливо и даже страшно. Аккуратно, предупреждающе отозвалась глубоко в затылке тупая боль.
Кузьмич!!!..
Тропинка круто поднималась по склону — подсохшая было рубашка вновь повлажнела от пота — и вдруг вышла на относительно ровное место. Твердовский перевел дыхание. Захотелось сбросить с плеч груз и передохнуть, но это было бы совершенно нецелесообразно. Василий снова поправил ремни и решительно двинулся дальше. До околицы Мысовки оставалось максимум четверть часа пути. Если бы не буйная крымская растительность, уже виднелись бы крайние дома…
Он вовремя заметил веревку, натянутую поперек тропы, а ведь ещё пару секунд — и мог бы споткнуться. Что за идиотские шутки?!
В кустах послышался шорох. Нет, не шорох! — кто-то с шумом ломился оттуда, круша и ломая ветки. Веревка дрогнула, заизвивалась грязной худющей змеей.
Василий непроизвольно отступил на шаг.
Прямо перед ним выбрался на тропинку громадный, весь в космах свалявшейся серой шерсти, бородатый и желтоглазый козел.
* * *
Это называется — рабство, да! И никак иначе.
Глаза у меня слипались, и я б не удивилась, если бы прямо сейчас грохнулась со стремянки. Прямо на голову Твердолобихе: надеюсь, старуха бы окочурилась. Но, с другой стороны, о её чугунную башку можно и спину сломать… и я из последних сил держалась за перекладину левой рукой. А правой срывала и срывала бесконечные персики с пушистой шкуркой.
— Осторожнее! Аккуратней снимай, кому говорю! Ты ж мне весь урожай перемнешь своими когтищами, дура безрукая!..
Персики аппетитно выглядели и вкусно пахли, но все до единого переходили в скрюченные лапы хозяйки и ложились в корзину. В самом начале я специально посильнее надавила на один, прорвала кожицу ногтями, — и что, вы думаете, бабка позволила мне его съесть? Фигушки! Сама схрумала за милую душу.
А сейчас мне уже было по барабану. Только бы не загреметь, в самом деле, со стремянки…
До персиков были помидоры — сорок кустов, под каждый из которых надо было вылить два литра воды, и к тому же окучить. До помидоров — бесконечные ряды картофельной ботвы и жестянка с бензином для колорадских жуков. Восемь полных жестянок!.. и ещё одна где-то на треть. До жуков надо было стоять у раскаленной печки и следить за бабкиными пирожками для любимого Васеньки. Первый противень у меня, конечно, вчистую сгорел. Твердолобиха долго ругалась, а потом разрешила мне позавтракать этими пирожками… пардон, этим углем. До пирожков я драила полы по всей хате, в том числе в подвале, в летней кухне и на чердаке. До полов таскала воду: десять ведер, а до колодца полкилометра, не меньше, причем мимо исключительно злобного цепного пса. А ещё раньше…
— Ты что, заснула там?!
— Больше не дотянуться! — огрызнулась я, и, кстати, это была правда. Но по другую сторону дерева ветки ломились от персиков. И таких нетронутых деревьев оставалось ещё четыре штуки…
— Ну так переставь стремянку, или вообще не соображаешь?!
Я полезла вниз.
И тут Твердолобиха взглянула в небо и всплеснула руками.
— Уже и обед скоро! — я приободрилась от её слов, но, как оказалось, совершенно напрасно. — Васенька может вернуться, а его и кормить нечем… Я пошла варить, а ты марш на тот конец огорода, там две грядки мака прополи, только аккуратно, смотри у меня!
Я прыснула. Конечно, все было хреново и ноги не держали, — но вот это прикол так прикол! Может, у неё ещё и конопля растет?
Твердолобиха вытаращила свои мелкие глазки. До нее, понятно, не дошло, чего это я.
— И не вздумай мне тут персики рвать, — гавкнула она напоследок, подхватывая корзину.
Я не стала ждать, пока старуха скроется из виду. Прямо за её спиной пригнула ближайшую ветку и, не заботясь о целости шкурки, отодрала два здоровенных фрукта. Фиг тебе, бабуля! И надкусила сразу оба; по рукам и подбородку поползли потоки сока, а рот плотно набился шерстью. Их, блин, ещё и чистить надо…
Размахивая растопыренными липкими пальцами, я добрела до конца огорода, где в буйной зелени действительно проглядывали сиротливые лиловые цветы и несколько сухих маковых коробочек. Местные наркоманы были бы разочарованы. А, собственно, что мне до местных наркоманов?..
