Через полчаса, когда по углам зажгли цветные фонарики, налили Аларье литровую кружку пива и поставили возле нее тарелку с крупно наструганной колбасой и ломаным на куски хлебом, ее уже не волновали ни запахи, ни бардак. Она сидела на мягком коврике, опираясь на стену, ноги наконец-то можно было вытянуть, а желудок набить. Не желая выглядеть деревенщиной, она пила пиво мелкими редкими глотками и неспешно брала колбасу. Остальные не были так деликатны и трескали от души, со здоровым молодым аппетитом. О манерах речи, разумеется, не шло. Все, кроме Аларьи, чавкали и вытирали руки об одежду, так что она быстро перестала чувствовать себя существом второго сорта и поняла, что может дать всем присутствующим уроки хорошего тона.
Когда все поели, белобрысый, его звали Михал, отправился в соседнюю комнату. Минут через десять оттуда донеслось странное шипение и чавканье — словно пробили баллончик со взбитыми сливками, потом резко завоняло цветами. Вскоре он вернулся, неся в руке замызганную стеклянную плошку, до середины наполненную ярко-желтой жидкостью, похожей на масло. В нем плавал чадящий фитиль; именно посудина служила источником запаха. Девушка поморщилась — глаза заслезились, съеденная пища подступила к горлу. Потом закружилась голова.
Лева, горбоносый, толкнул ее в плечо.
— Ты ляг полежи, сейчас привыкнешь, и все будет в розовом, — Аларья уже знала, что розовое на языке компании значит «хорошее». — Дыши поглубже, быстрее полетишь.
Она еще не представляла, куда и зачем полетит — с балкона или с лестницы, что ли? — но уже слушалась Леву. Откинулась назад, оказалось, что на колени к Михалу, тот потрепал ее по плечу. Начала глубоко дышать. Сначала стало совсем муторно, а потом вдруг словно лопнула перед глазами серая пленка. Полутемная комната оказалась яркой и хорошо, даже слишком хорошо освещенной, компания — великолепной, состоявшей из самых красивых и умных людей на планете.
Когда Михал потянулся к застежке ее рубашки, она с удовольствием выгнулась навстречу его рукам.
— Если ты завалишь экзамен, лучше сделай себе харакири, лапочка, — с нежной улыбкой вещал однокашнику Бран. — Иначе я вспорю тебе брюхо и вытяну все кишки, а потом удавлю на них, и твоим дерьмом будет вонять по всей казарме!
— Фу-уу, ну ты как всегда, — скривился сосед по комнате. — Ты специально всем напоминаешь, что родом с помойки, да, Белл?
— Глава семьи Наби будет счастлив услышать, что ты считаешь его дом помойкой, — еще ласковее ответил, почти пропел Бран. — А ты, баба в форме, учти, что я не шучу.
Оппонент вжимался в стенку, проклиная и того, кто придумал позвенную систему обучения, где каждый получает не заслуженные им лично оценки, а среднее по звену из пяти человек, и тот день, когда курсант Белл поступил на отделение противокосмической обороны. Поступил, надо заметить, по сокращенной экзаменационной программе, вместо пяти положенных экзаменов безупречно сдав три и представив наилучшие рекомендации. После этого его сразу назначили командиром звена. Бранвен гордился назначением и бело-золотой нарукавной повязкой примерно три дня, до тех пор, пока не изучил всю схему, по которой звеньевой отвечает за все — нарушения дисциплины, знания товарищей, состояние их коек и причесок, и это ради лишнего десятка риялов и туманных карьерных перспектив.
Звено состояло из него и четырех сынков богатеев, которые были уверены, что главное — закончить академию, а там уж отцы обеспечат теплое и уютное место службы. Позиция в списке выпускников их не особо волновала, все четверо готовы были получить низшую зачетную оценку. Бранвена это не устраивало. За месяц он освоился, параллельно схлопотав целую подборку устных выговоров абсолютно за все — за мусор под койками, криво заплетенные косы, единицы, шепотки во время лекций, — и озверел. Четыре вверенных ему кретина отличались, по мнению Брана, лишь одним положительным качеством: нешуточными представлениями о чести.
Представления не позволяли ябедничать на звеньевого ни отцам, ни начальнику курса. Бран быстро понял, что это — непреложное правило курсанта, и начал применять его в своих интересах. Поначалу славшие «подвальника» по всем известным адресам товарищи обнаружили, что наглый однокурсник может с непроницаемым лицом снести любое хамство на публике, только пожав плечами, но к вечеру наступит расплата. Бранвен терпеливо выжидал, когда «подданный» окажется один — в душевой или туалете, в комнате отдыха или в переговорной, — и расплачивался за обиды по тройной ставке.
К началу первой сессии подобные мероприятия уже не требовались. Достаточно было словесных увещеваний. Четверка отпрысков богатых семей поняла, что сопротивляться — себе дороже, подвальника можно убить, но нельзя переупрямить, а вот если найти со звеньевым общий язык, то это сулит немалые выгоды. Бран, выросший в кадетской школе, умел не только драться, но и помогать в учебе, держать язык за зубами, если инициатором шалости был кто-то из его звена, придумывать достойные и убедительные объяснения пропускам занятий.
Бранвену было все равно, что думают о нем вверенные ему «губошлепы». Все, что от них требовалось — получать хорошие оценки, соблюдать дисциплину или хотя бы не попадаться кураторам, короче, стать первой ступенькой в карьере Брана. Отлично вымуштрованное звено — весомый аргумент в получении должности помощника командира отделения или даже взвода, а там и курсантское жалованье больше, и беспокойства, как ни странно, меньше: знай, дрючь звеньевых.
«Губошлепы» не думали о звеньевом ничего хорошего, хотя и в открытую, и втихую спорить, а тем более пакостить, опасались. Если хоть что-то шло не по правилам, писаным или неписаным, Бранвен моментально выходил из себя. По бледной физиономии пятнами растекался багровый румянец, и казалось, что сейчас курсант Белл начнет убивать. Каждый раз окружающие смутно подозревали, что повод не стоит двух глотков воды, и изумлялись тому, как сильно и громко переживает парень. Что до виновников — их неизменно прошибал холодный пот от одной громкости и напора нотаций Брана.
Что удивительно, сумасшедшим или особо вспыльчивым юношу не считали ни ровесники, ни старшие. Бран был предсказуем, логичен и последователен в каждой гневной претензии. Дежурный по казарме во время обхода обнаружил наличие под койкой лишней пары обуви и влепил звену Белла штрафное очко? Нарушение и ущерб для всего звена налицо, значит, виновный будет втоптан в койку. Ботинки были под койкой, но на осмотре обошлось без проблем? «Хоть грибы там суши, лишь бы никто не видел!».
