— Всем наплевать, что вы делаете на самом деле, но выглядеть все должно, как пред очами Верховного Жреца, губошлепы, — повторял он по десятку раз на дню. — Мне наплевать, как вы знаете предмет, мне важно, как вы его сдадите! Хоть боком, хоть раком — но на девятку, ясно?!
Однажды на середине такого монолога в комнату вошел начальник курса, санто кайса Нагаев. Бранвен осекся и покраснел, отводя глаза, но тот только усмехнулся, кивнул и вышел, поманив за собой юношу.
— Ты из военных?
Бранвен хлопнул глазами — поправлять старшего по званию он считал неуместным, но и дезинформировать права не имел. Приходилось выбирать между нарушением устава и бестактностью, а подобные дилеммы курсант Белл ненавидел, зная, что второе иногда гораздо сильнее влияет на карьеру, чем первое. Ему хотелось провалиться сквозь землю, но приходилось решать и отвечать, притом — в считанные доли секунды.
— Увы, господин санто кайса Нагаев, я недостоин столь большой благосклонности, — нашелся он наконец. Начальник курса вопросительно хмыкнул и приподнял бровь, после этого Бран продолжил:
— Я всего лишь сын инженера из поместья Салман-бея Наби.
— Ты далеко пойдешь, сын инженера, — улыбнулся офицер. — Ты понимаешь закон и обычай куда лучше потомственных военных. Особенно — неписаный закон и обычай, а это главное. Только отучись, отвечая, иметь такой вид, словно промах убьет тебя на месте. Это провоцирует…
Бранвен вытянулся до хруста в позвонках, оттарабанил нечто длинное и почтительно-благодарное, а когда санто кайса неодобрительно скривил губы, почувствовал, что почва уходит у него из-под ног. Так было каждый раз, когда на лицах старших по званию он читал недовольство.
— Научись быть чуть мягче, с этаким блеском, — Нагаев повел в воздухе рукой, затянутой в золотистую перчатку. — Иначе всю жизнь просидишь в итто кайи, не более того. Сейчас тебе стоило просто сказать «спасибо, господин санто кайса», и этим ограничиться.
— Спасибо, господин санто кайса!
— О, Ман, — вздохнул Нагаев. — Возьми в библиотеке почитать про что-нибудь из жизни аристократии. Легкое чтение, романчики там, детективы…
Бранвен изумленно воззрился вослед начальнику курса. Предложение записаться на факультатив какой-либо из военных дисциплин он бы воспринял без удивления и с предписанным уставом рвением. Поставленная же задача его огорошила — зачем, почему, что там читать и для какой пользы? А если начальник курса решит проверить, как курсант выполнил задание? Тут уж не отвертишься, хоть и жалко тратить время и внимание на такую ерунду.
В следующем семестре курсант Белл обнаружил себя в списках факультативов по стихосложению и церемониальным танцам. Второе он еще мог понять, хотя и с натяжкой. В кадетской школе жрецы научили его паре самых простых танцев, которые исполнялись на праздничных массовых служениях, но если допустить, что будущему офицеру придется посещать службы не только трижды в год — хорошо, пусть танцы. Но стихосложение?! Либо ошибка, либо нахальная шутка составлявших списки однокурсников, отрабатывавших трудовое воспитание в секретариате…
Оказалось — ничего подобного, личное распоряжение начальника курса. Бранвен открыл рот, закрыл, втихаря постучался лбом о небьющееся зеркало в уборной и отправился на занятие. Через две декады преподаватель, молоденький штатский, приватно предложил курсанту отказаться от курса и даже пообещал поставить ему зачет автоматом, лишь бы Белл не портил возвышенную атмосферу страдающим видом, казарменным выражением лица и рублеными уставными ответами. Более всего преподавателя ужасала манера Бранвена читать классические стихотворения, словно речевку.
Получив такое предложение, юноша едва не провалился сквозь перекрытия пола на самый первый уровень. Точнее, ему показалось, что провалился, но через секунду он обнаружил, что по-прежнему стоит перед мерзким преподавателем, который разглядывает курсанта, словно некий феномен. Холеного сопляка — всего-то на пару лет старше Брана — «феномен» возненавидел с первого взгляда, определив его в худшую из категорий: богатый штатский бездельник. Бранвен точно знал, что гадина-стихоплет тоже его невзлюбил за простонародный говор и происхождение вообще и теперь каждое занятие будет пытаться перекрыть воздуховод. Что-то с ним нужно было сделать, но юноша не мог сообразить, как же справиться с БШБ.
— Курсант Белл, вы годитесь для моего предмета, как я для службы в армии, — увещевал преподаватель.
— Я занимаюсь по личному распоряжению господина начальника курса санто кайса Нагаева, — в третий раз повторил Бранвен.
— Я поставлю вам девятку на зачете. Я скажу начальнику курса, что вы лучший из занимающихся. Только не мешайте мне учить способных, право слово!
Бран впился в лицо врага слепым взглядом побелевших от ярости и отчаяния глаз, но по-прежнему стоял навытяжку с руками по швам.
— Я занимаюсь по…
— Вы безнадежный казарменный болван! — не выдержал преподаватель. — Хорошо, занимайтесь, но ваши успехи я буду оценивать по заслугам, а не как обещал, идя вам навстречу…
Бранвен сначала выдохнул: гад отступился, согласился терпеть его в группе. Через десяток секунд до него дошло, что он попал между прессом и лентой конвейера. Начальник курса непременно проверит, успевает ли Бран, а преподаватель будет ставить ему одни единицы. Но ведь согласись он на предложение — Нагаев запросто решит проверить не оценки и посещаемость, а то, чему курсант Белл на самом деле научился…
В висках гулко стучала кровь, в желудок словно уронили гирю из тренажерного зала. Бранвена отпустили, но он недалеко ушел от крыла, где велись факультативные занятия. На ступеньках этажом ниже ему стало совсем плохо. Не хватало воздуха, гиря в желудке словно заткнула трахею и мешала дышать. Не решаясь опуститься на ступеньки, Бранвен встал у стены лестничного пролета, прижался к ней спиной. Минут десять спустя ему чуть полегчало, он смог добраться до медицинского пункта. Там дежурный медбрат наскоро осмотрел его, поставил стандартный диагноз «переутомление» и сделал пару уколов. После них сонный и равнодушный ко всему курсант, получив карточку заболевшего, отправился в казарму отсыпаться.
Проблема с преподавателем решилась сама собой. Следующего занятия Бран ждал, как смертной казни, но вместо гнусного сопляка увидел почтенного старца с длинной, совершенно белой косой. Тот не слишком свирепствовал, улыбнулся тому, как курсант Белл читает старую балладу, но ругать его не стал, а начал говорить с ним вместе, хором. На десятом шестистишии Бран обнаружил, что уже не тараторит его, как строки Устава, а читает с тем самым выражением, которого не дождался прошлый преподаватель.
