отцом Хелены, в Мюнхене, и во время учебы специализировался на исследованиях мозга.
– Неврология, как ее называют, – пояснил он, – названа в честь нейронов, нервных клеток. Вокруг них все и вращается в этой предметной области. Как функционируют различные типы нервных клеток и, самое главное, как они друг с другом взаимодействуют, чтобы породить то, что мы воспринимаем как мысль, как волю, как идею.
Он рассказал о наблюдениях за пациентами во время Мировой войны, в основном за солдатами, которые выжили после взрыва на близком расстоянии, но в их мозг проникли осколки шрапнели. Эти осколки иной раз оказывали причудливое влияние на их психическое состояние: одни постоянно уставали, другие вообще не могли спать; третьи отчетливо помнили события из детства, но забывали, что было накануне; четвертые, в свою очередь, казались своим родным психически совершенно изменившимися, больше не верили в Бога или, прежде вежливые, сдержанные люди, теперь при малейшем поводе ругались самыми грубыми словами.
– Было очевидно, что повреждения мозга меняют человека, – говорил он. – Что самое удивительное, сам мозг, то есть серое вещество коры головного мозга, не испытывает никаких болевых ощущений. Таким образом, операции по удалению осколков в большинстве случаев могли проводиться в полном сознании. Было замечено, что механическое раздражение нервных клеток может вызывать странные эффекты: пациенты сообщали о сильных запахах, которых не было, или у них возникали насыщенные детские воспоминания о событиях, которые были полностью забыты. Проводились эксперименты, во время которых к определенным точкам в мозге подводился электрический провод, и каждый раз, когда по этому проводу посылался легкий импульс тока, срабатывала реакция, всегда одна и та же. Во время эксперимента, на котором я лично присутствовал, всякий раз, когда посылался импульс, мужчина прикасался к лицу – одним нажатием кнопки, так сказать.
Хелена почувствовала, как во время его рассказа у нее по спине побежали мурашки.
– Подобные эксперименты также проводились на животных. Теперь довольно точно известно, в каких точках следует раздражать клетки мозга шимпанзе, чтобы по собственному усмотрению привести их в ярость, усмирить, вызвать сонливость или же неконтролируемое желание двигаться. Возможно, вы уже видели такие кадры; их время от времени транслировали по телевидению.
Хелена кивнула.
– Смутно припоминаю.
Отец хотел посмотреть этот сюжет. Показывали обезьян, запертых в ужасных конструкциях, с разъемами на черепе, которые напоминали свечи зажигания в автомобильных двигателях.
– С крысами зашло еще дальше. Удалось прямо-таки управлять крысой на расстоянии, по собственному усмотрению заставлять ее поворачивать в лабиринте налево или направо, останавливаться или бежать дальше. А у некоторых очень примитивных организмов, плоских червей, у которых вообще существует всего восемь или двенадцать нейронов, мы смогли точно понять, как они взаимосвязаны, в результате чего эти живые существа полностью поддаются нашему контролю.
Печенье, которое в этот момент жевала Хелена, сразу стало на вкус как гипс, и ей пришлось сделать большой глоток кофе, чтобы проглотить его.
– Понимаю, – сказала она.
– Это значит, – продолжал он с таинственным воодушевлением, – если бы мы точно знали, как связаны друг с другом нервные клетки человеческого мозга, то нам стало бы известно, какие из них следует стимулировать электрическими импульсами, чтобы вызвать разные реакции, будь то определенные действия, определенные физические реакции или даже конкретные чувства. Можно было бы вызвать симпатию одним нажатием кнопки, так же, как и отвращение, голод или жажду, а также удовлетворенность, сон или бодрствование. Вытекающие возможности просто необозримы.
– На мой взгляд, ужасная идея, – призналась Хелена. – Ты больше не являешься собой, когда электрические импульсы в мозг приказывают, что делать.
– Конечно, есть много философских вопросов, на которые нужно ответить, – согласился доктор Данцер. – Однако самым поразительным является то, что в таком случае у вас возникает ощущение, что вы делаете все это по собственной воле. Например, пациент, о котором я рассказывал: когда его спрашивали, почему он прикасается к лицу, всегда мог назвать причину. Один раз он сказал, что испытывал зуд, потом, например, ему нужно смахнуть прядь волос. Или же у него возникло странное ощущение в каком-то месте, и ему нужно было прикоснуться к нему. Но он никогда не говорил: «Я вовсе не хотел так делать; это ваш импульс тока меня заставил».
– Жутко.
– Прежде всего, чрезвычайно познавательно, – обозначил он и свое мнение. – По-видимому, на физическом уровне все происходит не так, как мы ощущаем. Мы думаем, что сначала возникают причины, и эти причины заставляют нас действовать – но, кажется, что на самом деле мы сначала действуем, и только потом объясняем почему.
Хелена на мгновение задумалась, затем спросила:
– Но что будет, если вы кому-нибудь в мозг имплантируете электрод, дадите импульс, который побудит его вживить электрод в мозг кому-то еще, и так далее… Разве вы не спросите себя, откуда же изначально появилось ваше собственное желание так сделать?
Доктор Данцер засмеялся.
– Мне кажется, такой вопрос можно ожидать только от программистки. С фрау Кролль я тоже без конца обсуждал подобные темы. Мой личный вывод заключается в том, что мы, очевидно, на самом деле вовсе никакие не индивиды, как себе воображаем. А являемся частями единиц более высокого порядка: частями тела нашего народа, частями нашей расы – как признал фюрер много лет назад.
– Хм, – Хелена только хмыкнула, и он мог растолковать это как угодно.
Идея быть всего лишь частью «народного тела» никогда ей не нравилась, а теперь, после всего сказанного доктором Данцером, стала ей прямо-таки противна.
Но она вынуждена с ним работать, этого никак не избежать, так что спорить по этому поводу не было никакого смысла.
Доктор Данцер взял еще одно печенье и невозмутимо продолжил свою лекцию.
– Как я уже говорил ранее, большой загадкой остается взаимодействие нейронов в мозге. Как работает одна нервная клетка, уже в достаточной мере известно, и в действительности это довольно просто: она получает сигналы от других нервных клеток, и если сила поступающих одновременно сигналов превышает определенный порог, то она, как говорится, «стреляет», то есть в свою очередь подает сигналы тем нервным клеткам, с которыми связана.
Хелена попыталась представить себе это как процесс выполнения программы.
– И в самом деле весьма просто. Удивительно, что именно таким путем осуществляется процесс нашего мышления.
– Да, не правда ли? Дело не в отдельных нервных клетках. Значит, тайна скрывается в их соединении между собой. В конце концов, человеческий мозг содержит миллиарды нейронов, и каждый из них может быть связан с сотнями других нейронов. Это уже огромные масштабы.
– Но как узнать, как это работает? – размышляла Хелена. – Нельзя же разрезать человеку мозг, в то время как он думает.
Ученый ухмыльнулся.
– Вы как раз затронули больную тему. Даже если бы удалось обойти моральную проблему – например, взять преступника, приговоренного к смертной казни, – то он умер бы вскоре после начала
