— Она согласилась добровольно или ее заставили? — повторил Форкосиган.
— Думаю, ни то, ни другое. Она варилась в этой бессмыслице чуть ли не всю свою сознательную жизнь… Чего вы от нее хотите? Она выдержала три года замужества за Зергом, прежде чем вмешался Эзар. Уж она-то знает, когда и что не следует говорить.
— Но согласиться на помолвку с человеком, которого она считает виновным в смерти Грегора…
— Да что она может считать? Если она и правда думает, что ее сын погиб — даже если она не верит, что его убил ты, — тогда ей остается думать только о том, чтобы выжить самой. Зачем рисковать жизнью ради какого-то эффектного жеста, если Грегору это не поможет? Чем она, в конце концов, обязана тебе, нам? Насколько она может судить, мы ничего для нее не сделали.
Форкосиган поморщился. Корделия продолжала:
— Фордариан наверняка ограничивает ее доступ к информации. Возможно, ей кажется, что он вот-вот победит. Она из тех, кто умеет выживать: она пережила и Зерга, и Эзара. Может, она надеется пережить и вас с Фордарианом. Не удивлюсь, если она мечтает о мести — хотя бы о такой, как возможность плюнуть на все ваши могилы.
Кто-то из офицеров пробормотал:
— Но она же фор. Она не должна была ему уступать.
Корделия одарила его ледяной усмешкой.
— О, по тому, что говорит барраярская женщина в присутствии мужчины, нельзя узнать, о чем она думает. Честность ведь не вознаграждается, знаете ли.
Штабист неуверенно посмотрел на нее. Дру кисло улыбнулась. Форкосиган вздохнул. Куделка моргнул.
— Итак, Фордариану надоело ждать, и он назначил себя регентом, — пробормотал Фортела.
— И премьер-министром, — напомнил ему Форкосиган.
— Да, его понесло.
— А почему не императором? — спросил штабист.
— Проверяет обстановку, — сказал Канзиан.
— Это в сценарии идет позже, — высказал свое мнение Фортела.
— Или, возможно, раньше, если мы немного его подтолкнем, — предположил Канзиан. — Последний и роковой шаг. Мы должны подумать, как еще чуть-чуть его испугать.
— Осталось недолго, — твердо сказал Форкосиган.
Весь остаток дня Корделию преследовало воспоминание о безжизненном лице принцессы. Что думает Карин? И если уж на то пошло, что Карин чувствует? Может, она действительно махнула на все рукой и погрузилась в апатию? Или просто выжидает? А вдруг она все-таки любит Фордариана и присоединилась к нему по собственному выбору, без принуждения?
«Если бы я знала, чего она хочет, я бы знала, что она делает. Если бы я знала, что она делает, я бы знала, чего она хочет».
В уравнении получалось слишком много неизвестных.
«Будь я на месте Карин…» Но правомерна ли такая аналогия? У них немало общего: они примерно одного возраста, и обе — матери сыновей, которым грозит опасность… Вытащив из шкафа уцелевшую сандалию Грегора, Корделия задумалась.
«Мама тоже меня схватила, и у нее в руке осталась моя сандалия. Мне надо было получше ее застегнуть…»
Да, сейчас разумнее всего довериться своим ощущениям. Кажется, она точно знает, что думает Карин.
Когда раздался сигнал комм-устройства — примерно в то же время, что и накануне, — Корделия кинулась к нему со всех ног. Новая передача из столицы, новые сведения, что-то, что поможет разбить эту безумную цепь? Но над пластиной возник не Куделка, а незнакомый офицер со знаками службы безопасности на воротнике.
— Леди Форкосиган?
— Да…
— Говорит майор Сиркодж, начальник караула на главном входе. Полчаса назад сюда явился человек, который утверждает, что бежал из столицы, но отказывается сообщить какие-либо подробности. К сожалению, у него аллергия к суперпентоталу. Он все время просит — даже требует, — чтобы ему позволили переговорить с вами. Но не исключено, что он подослан.
У Корделии забилось сердце. Она подалась к комм-устройству, словно пытаясь залезть в него.
— А он ничего с собой не принес? — взволнованно спросила она. «Например, большой цилиндрический бак около полуметра высоты со множеством мигающих лампочек и красной надписью: „Верх здесь“? Выглядит чертовски таинственно — любого охранника доведет до припадка…» — Его имя, майор!
— Он не принес ничего, кроме того, что на нем надето. Он в плохом состоянии. Его зовут Вааген, капитан Вааген.
— Сейчас буду у вас.
— Нет, миледи! Этот человек чуть ли не бредит. Он может быть опасен. Я не могу вам позволить…
Она предоставила ему говорить с пустой комнатой. Друшикко догнала ее на бегу. Корделия добралась до караульного помещения у главного входа меньше чем за семь минут и остановилась в коридоре немного успокоить дыхание. Утихомирить сердце, готовое выскочить у нее из груди. «Спокойнее. Спокойнее. Истерика на службу безопасности не подействует».
Высоко подняв голову, она отворила дверь и шагнула через порог.
— Скажите майору Сиркоджу, что леди Форкосиган желает его видеть, — сказала она дежурному. Тот ошарашенно поднял брови и послушно наклонился над комм-пультом.
После нескольких бесконечных минут ожидания появился Сиркодж.
— Я должна видеть капитана Ваагена.
— Миледи, он может оказаться опасным, — невозмутимо повторил Сиркодж. — Его могли запрограммировать самым неожиданным образом.
Она сделала глубокий вдох: «А не схватить ли Сиркоджа за шиворот — может, тогда он образумится? Нет, не выйдет!»
— Могу я по крайней мере увидеть его на экране?
Сиркодж задумался.
— Ну что ж, это, пожалуй, не опасно. Заодно проверим, тот ли он, за кого себя выдает. Хорошо.
Проведя ее в другую комнату, он включил экран. У нее вырвался чуть слышный стон.
Запертый в изоляторе Вааген метался от стены к стене. Но кто бы теперь узнал прежнего подтянутого и энергичного исследователя из Императорского госпиталя в этом грязном, изможденном бродяге! Оба глаза Ваагена украшали красно-лиловые синяки, один почти совсем заплыл, а в щелке светилось что-то пугающе алое.
— Вызовите к нему врача!
По тому, как подскочил Сиркодж, Корделия поняла, что кричит.
— Ему оказана первая помощь, — заявил майор. — Мы начнем лечить его, как только он пройдет проверку.
— Тогда дайте мне поговорить с ним, — сквозь зубы сказала Корделия. — Дру, немедленно разыщи Эйрела и расскажи ему, что происходит.
Друшикко торопливо вышла. Сиркодж недовольно нахмурился, но все же распорядился проводить арестованного к ближайшему комм-пульту.
Наконец их соединили. В искаженном лице капитана Ваагена Корделия словно увидела отражение своего собственного состояния. Наконец-то!
