По самой палате не поймешь. Светло, но свет рассеянный, без теней. То ли день, то ли позднее утро. Часов ни на стене, ни на тумбочке не наблюдалось, а повернуться и посмотреть на экраны за спиной не хватало сил. В палате имелось окно, однако приподняться и выглянуть он тоже не мог — видел только, что за окном льет дождь. Когда он ходил в Брэйзноуз, тоже шел дождь, значит, вероятно, это все тот же день. Может, он просто потерял сознание, и его привезли сюда на обследование.
— Я поступлю с вами так, — раздался над ухом чей-то голос.
Дануорти открыл глаза и попытался нашарить очки — безуспешно.
— Я пошлю на вас ужас, чахлость и горячку.
Миссис Гаддсон. Она сидела в кресле у его койки и зачитывала из Библии. Ни повязки, ни халата на ней не было, хотя Библия по-прежнему поблескивала полиэтиленовой обложкой. Дануорти прищурился, присматриваясь.
— Если же вы укроетесь в города ваши, то пошлю на вас язву…
— Какое сегодня число? — спросил Дануорти.
— …и преданы будете в руки врага, — невозмутимо продолжила миссис Гаддсон, посмотрев на Дануорти загадочным взглядом.
Вряд ли он здесь долго. Когда он отправлялся искать Гилкриста, миссис Гаддсон тоже развлекала больных чтением. Похоже, это действительно один и тот же день, и Мэри просто не успела еще вытолкать отсюда миссис Гаддсон.
— Вы можете глотать? — спросила сестра — та самая старуха из кладовой. — Я должна дать вам термометр, — проскрипела она. — Глотать можете?
Дануорти открыл рот, и она положила ему на язык капсулу термометра, затем, хрустя халатом, наклонила ему голову, чтобы удобнее было запивать.
— Прошла?
Капсула застряла где-то в горле, но Дануорти кивнул. Движение отозвалось головной болью.
— Хорошо. Тогда это снимаю. — Она отстегнула что-то от его предплечья.
— Сколько времени? — спросил Дануорти, стараясь не выплюнуть капсулу.
— Время лежать и отдыхать, — ответила сестра, с дальнозорким прищуром вглядываясь в экраны за кроватью.
— Какое сегодня число? — сделал он еще попытку, но сестра уже уковыляла. Он задал тот же вопрос миссис Гаддсон, однако и ее в палате уже не было.
Вряд ли он здесь долго. Раз по-прежнему болит голова и держится температура. Это ведь ранние симптомы гриппа. Может, его всего несколько часов как госпитализировали. Наверное, день все тот же, а он очнулся, когда его перевезли в палату и еще не успели ни подключить кнопку вызова, ни скормить глотательный термометр.
— Пора мерить температуру, — объявила сестра. Уже другая, симпатичная практикантка, которая расспрашивала об Уильяме Гаддсоне.
— Я ведь только что проглотил капсулу.
— Это было вчера. Давайте, запиваем.
Первокурсник, дежуривший у палаты Бадри, говорил, что девушка тоже заболела.
— Я думал, вы заболели, — сказал Дануорти.
— Болела, но уже поправилась. И вы поправитесь. — Она приподняла ему голову, помогая отпить воды.
— Какое сегодня число?
— Одиннадцатое. Не сразу сообразила. Тут под конец настоящий хаос наступил. Почти весь персонал слег, остальные работали по две смены. Потеряла счет дням.
Она что-то набрала на клавиатуре и, нахмурившись, посмотрела на экраны.
Дануорти понял все и сам, еще до того, как потянулся за колокольчиком. Температура и жар сплавили все бредовые ночи и накачанные лекарствами утра в один бесконечный дождливый день, выпавший у него из памяти, но где-то в глубине сознания шел отсчет времени, поэтому Дануорти все понял еще до того, как услышал ответ. Он пропустил стыковку.
«Не было никакой стыковки», — возразил он сам себе с горечью. Гилкрист вырубил сеть. Поэтому здоров он или болен, мог он прийти или нет — значения не имеет. Сеть выключена, и ничего не поделаешь.
Одиннадцатое января. Сколько же Киврин прождала на переброске? День? Два? Три? Прежде чем начала беспокоиться, что перепугала дату или место. Просидела всю ночь у Оксфордско-Батской дороги, закутавшись в свою непрактичную белую накидку и боясь развести костер из страха, что на огонь выйдут разбойники или волки. Или крестьяне, бегущие от чумы. Когда она поняла окончательно, что ее никто не заберет?
— Вам что-нибудь принести? — спросила сестра, вставляя носик шприца в катетер.
— Это снотворное?
— Да.
— Хорошо. — Дануорти благодарно закрыл глаза.
Проспал он несколько минут, а может, день — или месяц.
Свет, дождь, отсутствие теней — все осталось по-прежнему. В кресле у койки сидел Колин, читая книгу, подаренную на Рождество, и что-то перекатывая во рту. «Нет, не могло столько времени пройти, — подумал Дануорти, глядя на него, — раз леденец все еще с нами».
— Супер, — сказал Колин, со стуком захлопывая книгу. — Эта жуткая сестра разрешила мне остаться, только если я пообещаю вас не будить, а я ведь и не будил? Скажете ей, что сами проснулись, хорошо?
Он вытащил леденец, проинспектировал его и сунул в карман.
— Вы ее видели? Она сама небось из Средних веков. Такая же некрозная, как миссис Гаддсон.
Дануорти посмотрел на него вприщур. Куртка, в карман которой отправился леденец, новая, зеленая, и серый клетчатый шарф на ее фоне смотрится еще более унылым, и Колин в ней кажется старше, словно повзрослел, пока он тут спал.
— Это я, Колин, — нахмурился мальчик. — Вы меня узнаете?
— Конечно. Почему ты без маски?
— А мне не надо, — заулыбался Колин. — И потом, вы все равно уже не заразны. Дать вам очки?
Дануорти осторожно кивнул, чтобы снова не заболела голова.
— В прошлые разы, когда вы просыпались, вы совсем меня не узнавали. — Он вытащил очки из выдвижного ящика и отдал их Дануорти. — Вам жутко плохо было. Я думал, вы уже не подниметесь. И еще вы все время звали меня Киврин.
— Какое сегодня число? — спросил Дануорти.
— Двенадцатое, — буркнул Колин. — Вы ведь меня уже утром спрашивали. Не помните?
— Нет. — Дануорти надел очки.
— Вы вообще ничего не помните из того, что за это время было?
«Помню, что подвел Киврин. Что бросил ее в 1348-м».
Колин подвинулся поближе вместе с креслом и положил книгу на кровать.
— Сестра предупреждала, что так будет — из-за температуры. — Колин будто сердился на Дануорти. — Она не пускала меня к вам и ничего не рассказывала. По-моему, это жутко нечестно. Запихивают человека в приемную, потом все время гонят домой, потому что «тебе тут делать нечего», а на все вопросы отвечают: «Сейчас придет врач» — и ничего толком не говорят. Как с маленьким. Человек имеет право знать или как? Представляете, что сегодня утром эта сестра сделала? Просто взяла и выставила меня. Сказала: «Мистеру Дануорти очень плохо. Не надо его волновать». Можно подумать, я собирался.
