Несмотря на возмущение, Колин выглядел усталым, подавленным. Дануорти представил, как он слоняется по коридорам и просиживает в приемной в ожидании новостей. Неудивительно, что у него такой повзрослевший вид.
— А миссис Гаддсон сейчас сказала, что вам нужно рассказывать только хорошие новости, потому что от плохих у вас может случиться рецидив, и вы умрете — и все из-за меня.
— Миссис Гаддсон, я гляжу, по-прежнему мастерица повышать настроение, — заметил Дануорти с улыбкой. — Как думаешь, есть у нее шансы заразиться и полежать немного?
Колин вытаращил глаза.
— Эпидемия закончилась. На следующей неделе карантин снимают.
Значит, стараниями Мэри аналог все же прибыл. Насколько вовремя, хотелось бы знать… Успели они спасти Бадри? Или это и есть плохие новости, о которых не велела говорить миссис Гаддсон? «Самое худшее я уже знаю», — подумал Дануорти. Привязка сорвана, Киврин осталась в 1348-м.
— Тогда расскажи что-нибудь хорошее.
— Ну, уже третий день новых больных не поступало. И поставки наконец разрешили, так что хоть еда нормальная появилась.
— И обновок тебе перепало, как я вижу.
Колин посмотрел на свою зеленую куртку.
— Это рождественский подарок от мамы. Она их выслала после… — Он осекся, помрачнев. — Еще она прислала разных визиков и масок-нашлепок.
Дожидалась окончательного завершения эпидемии и никак не могла отправить подарки раньше? Интересно, что на это сказала Мэри?
— Вот, видите, — продемонстрировал Колин, вставая, — она застегивается автоматически. Надо только на кнопку нажать. Поэтому вам больше не придется все время напоминать, чтобы я застегнулся.
В палату, шурша крахмальными складками, прошествовала сестра.
— Это он вас разбудил?
— Вот, говорил же, — буркнул Колин себе под нос. — Нет, мэм, это не я. Я сидел тише мыши, даже страницами не шелестел.
— Он меня не будил и он мне не мешает, — заверил Дануорти, предупреждая дальнейшие вопросы. — И рассказывает только хорошее.
— Ты вообще не должен докучать мистеру Дануорти рассказами. Ему нужно отдыхать. — Сестра подвесила на капельницу баллон с прозрачной жидкостью. — Больной еще недостаточно выздоровел для посещений. — Она стала выпроваживать Колина из палаты.
— Если вы против посещений, то почему пускаете к нему миссис Гаддсон с Библией? — запротестовал Колин. — От нее любой заболеет. — Он остановился в дверях, сердито глядя на сестру. — Я завтра приду. Вам что-нибудь принести?
— Как там Бадри? — спросил Дануорти, внутренне сжимаясь.
— Лучше, — ответил Колин. — Он почти поправился, а потом случился рецидив. Но теперь уже гораздо лучше. И он хочет с вами увидеться.
— Нет, — начал Дануорти, но сестра уже закрыла дверь.
«Бадри не виноват», — говорила Мэри. Она права. Дезориентация — один из первых симптомов. Он вспомнил, как сам не мог правильно набрать номер Эндрюса и как мисс Пьянтини раз за разом сбивалась на репетиции, снова и снова бормоча «Простите!».
— Простите, — проговорил Дануорти. Бадри не виноват. Винить нужно только себя. Это он, беспокоясь за расчеты стажера, заразил своими страхами Бадри. Так беспокоился, что Бадри решил ввести координаты заново.
Колин оставил на койке свою книгу. Дануорти подтянул ее к себе — она оказалась немыслимо тяжелой, такой тяжелой, что рука задрожала под ее весом, но он облокотил ее на поручень и принялся листать, едва разбирая текст под таким углом, пока не отыскал то, что хотел.
Черная смерть докатилась до Оксфорда под Рождество, вынудив закрыть университет и обратив в бегство тех, кто еще держался на ногах. Жители рассыпались по ближайшим деревням, неся чуму с собой. Те, кто не мог бежать, умирали тысячами, и «некому оставалось смотреть за хозяйством и хоронить мертвых». А немногие уцелевшие баррикадировались в колледжах, прячась и ища виноватых.
Он заснул прямо в очках и проснулся, когда сестра стала их снимать. Это была уже другая сестра, Уильямова блондинка, и она улыбалась.
— Простите, — сказала она, убирая очки в ящик. — Не хотела вас будить.
Дануорти близоруко сощурился.
— Колин говорит, эпидемия кончилась?
— Да, — подтвердила она, глядя на экраны за спиной Дануорти. — Источник вируса установили одновременно с получением аналога, и как раз вовремя. Вероятностные подсчеты давали восемьдесят пять процентов смертности при тридцати двух даже с антибиотиками и Т-клеточным наращиванием, и это еще без учета всеобщего дефицита и нехватки рук. Но и с аналогом смертность составила девятнадцать процентов, и многие пациенты до сих пор в критическом состоянии.
Она взяла его запястье, не сводя глаз с экранов.
— Температуру слегка сбили, — прокомментировала она. — Вам ведь на самом деле очень повезло. На уже заразившихся аналог не действовал. Доктор Аренс… — Она осеклась. «Что же, интересно знать, сказала Мэри? Что он уже не поднимется?» — Вам очень повезло, — повторила девушка. — А теперь поспите.
Он заснул, а когда опять проснулся, над ним с Библией наперевес стояла миссис Гаддсон.
— «И наведет на тебя все язвы Египетские, — начала она, едва он открыл глаза. — И всякую болезнь и всякую язву, доколе не будешь истреблен».
— И преданы будете в руки врага, — пробормотал Дануорти.
— Что? — грозно спросила миссис Гаддсон.
— Ничего.
Она потеряла строчку и принялась листать страницы туда-сюда в поисках новых упоминаний о язвах и морах.
— «Что Бог послал в мир единородного Сына своего…»
Никогда бы не послал, знай он, что будет дальше, подумал Дануорти. Ирод, и избиение младенцев, и Гефсиманский сад.
— Прочтите мне из Матфея, — попросил он. — Глава двадцать шестая, стих тридцать девятый.
Миссис Гаддсон недовольно умолкла, но все же отлистала к Евангелию от Матфея.
— «И, отойдя немного, пал на лице Свое, молился и говорил: „Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия“».
Господь не знал, где он, подумал Дануорти. Он послал своего единородного сына к людям, а потом что-то случилось с привязкой, кто-то выключил сеть, и Он потерял связь с сыном, и того арестовали, надели на него терновый венец и распяли на кресте.
— Глава двадцать седьмая, — велел он, — стих сорок шестой.
Миссис Гаддсон с поджатыми губами перевернула страницу.
— Мне кажется, это не самые подходящие главы для…
— Читайте.
— «А около девятого часа возопил Иисус громким голосом: „Или, Или! лама савахфани?“ — то есть: „Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?“»
Киврин будет теряться в догадках. Решит, что перепутала место или время, что из-за чумы потеряла счет дням, что возникли какие-то сбои в сети. Подумает, что ее бросили.
