Нептуналия началась с парада фанфаристов. Морские кадеты в синих шапочках с белыми помпонами вскинули свои длинные тощие трубы, и от торжественного медного клика вода в бассейне подернулась мелкой рябью. Флэгги в серебристом бикини, в высоких из серебристой чешуи сапогах и таких же перчатках-митенках разглядывала сквозь щелочку в шторке над каналом, соединявшим бассейн с вольерами, амфитеатр зрительного зала. В ложе почетных гостей в окружении двух дам - жены и дочери - сидел человек лет пятидесяти в сером летнем костюме. Наружности он был столь невзрачной - эдакий адвокат средней руки, - что Флэгги засомневалась: неужели и вправду перед ней повелитель армады «архелонов» и авианосцев, бороздящей все океаны Земли? И это в его руках, безмятежно поигрывавших программкой, судьба ее Барни, упрятанного в стальной подводный гроб?
– Твой выход! - кивнул директор царице бала.
Флегги прогарцевала на высоких каблуках к демонстрационной вышке, ловко, почти не касаясь руками перекладин, взобралась на пятачок верхней площадки и стала ждать тишины, подставив красиво выгнутое тело прожекторам, телекамерам и сотням взглядов.
Три дельфина ходили кругами, чуть взморщивая спинными плавниками голубую гладь бассейна.
Пауза затягивалась, амфитеатр примолк, и Флэгги, вызвав в памяти лицо Барни - он всегда улыбался, как Винни-Пух, - повернулась к ложе почетных гостей.
– Господин министр! - громко отчеканила она. - От имени жен членов экипажа «Архелона» я требую, чтобы нам вернули наших мужей, чтобы им оказали медицинскую помощь, чтобы…
Ее слова заглушили фанфаристы, которым адъютант министра сделал яростный жест: «Играйте!»
Телекамеры дружно отвернулись от Флэгги и уставились на резвящихся дельфинов. В амфитеатре свистели, да так, что перекрывали ржание фанфар. Флэгги не совсем поняла, кого освистывают - ее или министра, но, взглянув вниз, увидела, как сквозь негодующую публику резво пробирались к мостику дрессировщицы дюжие парни, прокладывая путь локтями и плечами. Дождавшись, когда самый проворный схватился наконец за перекладины трапа, Флэгги вытряхнула ему на голову ведро уже пустившей сок рыбы для дельфинов и, гибко качнувшись, прыгнула в воду. Оказавшись среди дельфинов, она сделала им знак, гневно выбросив руку в сторону ложи почетных гостей. В ту же секунду Стэн, поддев рострумом большую медузу, швырнул ее в лицо министру. Пепи и Чак проделали то же, и на огражденную трибуну обрушился град склизких комьев.
Флэгги била рукой по воде - еще! еще! еще!
Она ликовала: Барни отомщен, хотя бы отчасти…
В тот же день Флэгги была уволена из «Акварамы» с административным запретом принимать участие в каких бы то ни было публичных выступлениях. А вечером ей позвонил профессор Сименс, председатель комитета «Спасение «Архелона», и предложил место в своей лаборатории. Он смотрел открытие нептуналии по телевизору…
НИКА, ПРИЗРАК ЭЛЕКТРОННЫЙ…
Капитан-лейтенант Барни передал Рейфлинту странную радиограмму, адресованную ему начальником морского генерального штаба: «Принять телевизионную передачу по 7-му каналу в 0 часов 30 минут. После сеанса телевизионной связи выполнять поставленную задачу».
В назначенное время Рейфлинт включил в каюте телевизионный приемник и попросил Барни поточнее сориентировать антенну. На экране появился доктор в форме офицера связи:
– Вниманию экипажа «Архелона»! Передаем специальную программу с видеозаписью выступлений ваших родственников и членов семей. Конечно же, первой выступала Ника. Она говорила сдержано, как и подобает жене командира. Видимо, текст обращения ей помогли составить в центре связи. Ника никогда не употребляла таких высокопарных и правильных слов о воинском долге, патриотизме, героизме.
Странно и больно было видеть родное лицо, сотканное из голубоватых строчек телевизионного экрана. Рейфлинт вдруг понял, что отныне жена превратилась для него в некий электронный призрак точно так же, как и он сам стал для нее ничуть не реальнее телевизионного изображения. Тощая супруга Роппа произнесла все те же скучные слова, которые, как ни странно, казались ее собственными.
И лишь Флэгги, запнувшись на одной из фраз казенного текста, искренне разрыдалась. Ее тут же убрали из кадра. И Барни бросился к рукояткам настройки, как будто мог вернуть Флэгги на экран.
Программу закончили выступлением рок-группы «Архелон». Рейфлинт выключил телевизор и велел вахтенному офицеру погружаться.
На глаза настырно лезли не убранные под панель кабели дистанционного пуска ракет. Рейфлинт незадолго до похода распорядился провести их к себе в каюту. Два толстых кабеля напоминали на крутом изгибе колени сидящей женщины, обтянутые узорчатыми чулками - стальной оплеткой. Рейфлинт так долго не видел женщины, что грешные видения перестали являться даже во сне. Будто кто-то добрый и мудрый изъял о недоступном из души и памяти. Теперь же, после передачи, после мельтешения женских лиц, после певучих голосов, они нахлынули вновь. Рейфлинт погасил плафон, и каюта наполнилась зеленоватой подсветкой аквариума, по стенам заметались тени рыб. Он уселся в кресло, включил гидрофон. Океанская рапсодия на сей раз была скупа на звуки. Несколько раз прощебетал Тэдди, но голос его потонул в мерном плещущем шуме. Рейфлинт догадался: наверху шел дождь. Сезон дождей в Северной Атлантике начинается осенью, значит, на поверхности либо сентябрь, либо октябрь. После записки Коколайнена он перестал следить за календарем. Доктор Коко был первоклассный медик, и если он считал суперлепру неизлечимой, то, значит, так оно и есть. Кстати, в очередном сеансе связи надо будет попросить нового врача. Все-таки не борту сто человек… Лепра лепрой, но погибать от какого-нибудь аппендицита ничуть не радостнее…
Нового врача… Ха-ха! Кто к ним пойдет? Разве что с электрического стула. Пускай присылают смертника. Одним будет больше… Опять же разнообразие - свежий человек оттуда, из того мира, с того света…
«Шорш-шорш-шорш…» Шум дождя. Прекраснейшая, никем не записанная и никем не сыгранная музыка. Ника любила блаженствовать под нее в его объятиях.
…Они познакомились на «островке безопасности» посреди главного проспекта Александрии. Перед ними ревел почти монолитный поток машин, и брода в нем не было. Движение в городе седьмого чуда света строилось по принципу «хочешь жить - умей вертеться». Вертелись все: автобусы со сломанными дверками, пароконные фиакры с ярко начищенными медными фонарями на облучках, грузовики с сорванными капотами и потому обнаженными двигателями, громадноколесные арбы с резными транцами, японские мопеды и германские мотоциклы «цундапы», брошенные в окрестных пустынях еще роммелевскими солдатами, помятые «ситроены», «опели», «москвичи», «фольксвагены»… Все это сновало зигзагами, пытаясь оттеснить, обойти друг друга не справа, так слева, не по мостовой, так по тротуару.
