Рассказал он про то, как с самим Пугачевым виделся и как портрет его писал.
Собеседник слушал его с жадностью, потом нетерпеливо спросил:
- А что портрет, уничтожил ты его, дядя Никита?
- Да нет, господин, - вздохнул, помявшись, Никита. - Рука не поднялась. И держать боязно, и спалить жалко. А показать кому - опасаюсь. Все ж поверх императрицы портрет написан.
- Да, это, брат, и по нашим временам может неприятностями обернуться. А мне-то покажешь портрет?
- Что ж не показать? - вздохнул Никита. - Раз уж рассказал, покажу.
И он извлек из тайника давно не появлявшийся на свет божий портрет мужицкого царя.
Долго смотрел на него Никитин знакомец. А потом сказал:
- Ты, дядя Никита, портрет этот береги. Сейчас, может, ему и не время, а все ж цены он необычайной. Потомки тебе спасибо скажут.
- Потомки ладно, - вздохнул Никита. - Лишь бы ныне батогами спину за него не расписали.
- Это у нас запросто! - рассмеялся собеседник. - А ты не показывай кому ни попадя. Я тебе днями человека одного приведу, он как раз историю Пугачева пишет, ему этот портрет обязательно увидеть надобно.
- Это кто ж такой смелый нашелся, историю Пугачева писать? - удивился Никита. - Чудные времена настают. В мои годы даже упоминать его лишний раз не следовало. А тут историю. Надо же...
- Вот так вот, дядя Никита, - рассмеялся на его удивление собеседник. - Только ты портрет все же не очень показывай. Времена-то меняются, а нравы остаются.
Господин вернулся с гостем через неделю. Гость был мал ростом, очень модно одет: в высоком цилиндре, в лакированных штиблетах, в накидке-пелерине и с тростью в руках. Пальцы его украшали перстни. А на мизинце был надет блестящий и длинный серебряный наперсток. Собой гость был некрасив: смуглое лицо, большие черные глаза навыкат, густые бакенбарды, вьющиеся кудри, уже заметно начавшие редеть, смуглое лицо, чуть вывернутые полные губы. ИЛИ ЗАМЕТНО ПОРЕДЕВШИЕ, ИЛИ УЖЕ НАЧАВШИЕ РЕДЕТЬ.
Чем-то это лицо было смутно знакомо, но где Никита видел этого модного господина, вспомнить сразу не удалось, хотя он готов был поклясться, что где-то его видел.
Гость стоял в дверях, вертя головой, отыскивая взглядом, куда бы положить цилиндр, в который он бросил перчатки и теперь держал в руках.
- Позвольте, сударь, я ваши вещички положу, - Никита принял у гостя цилиндр, потянулся за тростью и чуть не выронил ее из рук: казавшаяся игрушечной трость оказалась невероятно тяжелой.
- Ты, дядя Никита, аккуратнее, она из чистого железа, - засмеялся его постоянный собеседник. - Александр Сергеевич руку тренирует, он у нас известный дуэлянт и задира.
- Ну уж будто меня больше и представить другим нечем, - рассмеялся модный господин, и лицо его сразу ожило, стало удивительно приятным.
- Позволь, дядя Никита, представить тебе гостя, - улыбнулся собеседник. - Это поэт, писатель, Пушкин Александр Сергеевич... наперсток
- А я смотрю, лицо мне ваше знакомо! - обрадовался Никита. - Все пытаюсь вспомнить, где же я вас видел, оказывается в книжке, там ваш портрет напечатан. Только я не сразу вспомнил, не думал такого гостя принимать.
- Ты, значит, дядя Никита, книжки мои читал? - удивился Пушкин. - И что же именно?
- Я много что ваше читал, - смутился Никита. - Но больше всего мне сказки понравились. Уж такие замечательные сказки! Жаль, бабушка моя не услыхала. Она их страсть как любила! Всю жизнь рассказывала. У нас это потомственное, УБРАТЬ? наши прабабки и прадеды сказки сказывали, а мне от бабушки перешли. Но так, как вы, я не мастер сказывать...
- Значит, понравились тебе мои сказки? - улыбнулся Пушкин, и глаза его заблестели от удовольствия.
- Уж так понравились, батюшка Александр Сергеевич! - искренне воскликнул Никита. - И про петушка, и про царя Салтана, а особенно про Балду. Чудо как хороши. Душевное наше спасибо за них.
- Вот не думал, что столь известен в народе, - радостно улыбался Пушкин. - Для меня твои слова дорого стоят. А то наши критики ругают меня за простонародный язык ...
- Каким же языком нужно сказки сказывать? - удивился Никита. - Уж так ладно вы все описали! И язык такой живой!
- Вот ты, Володя, - обратился Пушкин к своему провожатому, - так и назови свой словарь: "Словарь живого русского языка".
- Ну, до названия дело еще далеко, - улыбнулся собеседник. - Но я запомню. А ты, дядя Никита, расскажи нам, что помнишь, про Пугачева.
- Что же вам, господа хорошие, рассказать? - задумался Никита.
- Все, что помнишь, дядя Никита, - бросился к нему Пушкин. - Я историю Пугачева писать намерен, мне все интересно, все до мелочи.
- Так там много всякого... разного было, - вздохнул Никита, вспомнив виселицы во дворе и плывущие по реке плоты с виселицами...
- Вот ты мне все, как было, и расскажи, - настаивал Александр Сергеевич. - Мне важно все знать, как было. Я правду написать должен...
- Так много рассказывать, - мялся Никита.
- А ты рассказывай, дядя Никита, - уселся на лавку Пушкин. - Время у нас есть. Не успеешь сегодня закончить, я завтра приду...
И он приходил три вечера подряд. Сидел и терпеливо, внимательно слушал. Вопросов не задавал, не перебивал. Вопросы посыпались, когда Никита закончил рассказ.
- Да, - задумчиво сказал Пушкин, глядя в окно, словно высматривал за ним огненные сполохи восстания Пугачева. - Страшно самодержавие, но бунт русский еще более страшен. Насколько яснее все стало! Нужно ехать на Урал, по следам Пугачева, нужно искать живых свидетелей. Никакие бумаги не заменят живых людей. Спасибо тебе великое, дядя Никита. Господин, который меня привел, он мне по секрету сказывал, что у тебя портрет Пугачева до сих пор хранится. Дай посмотреть!
Никита махнул рукой и полез в тайник.
Пушкин долго и пристально всматривался в горящие глаза Пугачева.
- Вот он каков, царь мужицкий, - уважительно протянул он. - Это не то что в клетке да в цепях. Ну и силища в глазах у него! Жуть! Мороз по коже! Молодец, Никита. Ты храни портрет этот, храни. Потомки спасибо скажут...
- Вот и приятель ваш то же самое говорил, - кивнул Никита.
- Ну вот видишь! - рассмеялся Пушкин. - Значит, не один я такой умный.
Он с чувством расцеловал Никиту, горячо поблагодарил и ушел, оставив на столе червонец, большие по тому времени деньги...
глава десятая
С риском для жизни
Мы с Маркизом успели прийти в летнюю кафешку на Пречистенке заранее. Ни монаха Андрея, ни бригадира еще не было. Мы выбрали себе столик за кустами, взяли по бутылке "Кока-колы" и цедили ее из высоких стаканчиков через соломинки.
- Разве так пьют "Кока-колу?! - вскрикнул Колька, и к нам обернулись все, кто сидел неподалеку.
- Ты можешь хотя бы здесь помолчать? - разозлился я, потому что всеобщее внимание меня уже стало утомлять. - Мы просто сидим, пьем воду, и если ты будешь молчать, или хотя бы разговаривать как нормальные люди, нас никто и не заметит.
