Ложусь на живот, слушаю, как дождь барабанит по крыше и вспоминаю глаза женщины-киборга. Матери Шейлы.
— Знаешь, Медвежонок, я не так много читал о киборгах. Ты слышала о Врединах? Они тоже киборги, но считаются разумными существами. Я точно знаю, что в Центральном Синоде была проведена поправка к закону, по которой они считаются живыми. Сам Великий Дракон настоял.
— Еще бы не слышать! Это родные сестры моей мамашки. С одного конвейера сошли. Только они папашку ненавидят, поэтому у них с мамашкой сложные отношения. А Мрака они, кстати, как огня боятся!
— Вот ты и попалась! Машины бояться не могут!
— Кир, не надо, а? Если б у меня была настоящая мама, она бы меня любила. Она Мрака на пушечный выстрел ко мне бы не подпустила. А эта… Кто не с нами, тот против нас! Понял?! — Опять осатанела.
— А кто с нами? — грустно спрашиваю я.
— Ты… Я…
— А шансы на победу у нас есть?
В ответ — тишина.
— Не знаю… — слышу я минут через пять. — Но пока Мрак надеется, что у нас все идет по его плану, нового телепата делать не будет. И ведь всегда может случиться что-то такое… Хорошее. Давай пока просто жить.
— Подопытному кролику и породистому производителю выдана планета, которой нет ни в одном каталоге. Я понял, что он с нами сделает. Просто забудет о нас, если посчитает, что эксперимент провалился.
— Кир… Ты хороший. Ты из-за меня здесь оказался. Я все сделаю, чтоб тебе здесь было хорошо. Веришь мне?
— Конечно, Медвежонок.
Мы застряли на этой планете на всю жизнь. Мы — робинзоны. Нет, пока еще нет. Пока мы — мартышки в зоопарке. Сидим в клетке, а драконы на нас смотрят. Вот когда им надоест на нас смотреть, они уйдут и мы станем робинзонами. Вопрос: что лучше? Быть мартышками, или робинзонами? Мартышка может попросить у зрителей конфетку. Или банан. Зрителям не жалко. Дадут. Шаллах давеча целый рюкзак конфеток сбросила. Робинзону подачки не положены. Но и в постель никто не смотрит. Робинзон — это звучит гордо. Гордее, чем мартышка. Мы застряли на этой планете на всю жизнь…
Наверно, ни у кого не было такой простой, незаметной свадьбы, как у меня. Утром снилась Шейла. Открыл глаза, а она смотрит на меня и ласково улыбается. И я понял, что, кроме меня, у нее никого нет. И не будет. Я за нее отвечаю. Вот и вся свадьба. А Шейла посмотрела мне в глаза и сказала:
— Я согласна.
Так я и стал женатым человеком, обреченным на воздержание. Здорово. Такое может случиться только со мной. Недаром в детстве мямлей звали.
Нужно думать, как жить. Семь лет назад здесь жили люди. Нужно посмотреть, что осталось из их вещей. Они же на сутки уходили. Ничего с собой не брали, но и к долгому хранению ничего не подготовили.
— Кир, только не будем селиться в большом поселке, — говорит Шейла. — Поселимся где-нибудь на отшибе. Смотреть, как разрушаются без хозяев дома — это так тоскливо.
Уже почти привык к ее манере разговора. Когда я думаю, а Шейла отвечает вслух.
Сворачиваем палатку, собираем вещи. Последний раз смотрю на карту, закидываю рюкзак за спину, кладу на плечо копье, и мы трогаемся в путь. Где-то впереди река. Сколько до нее, трудно понять. На листике размером с тетрадный изображена одна восьмая всей поверхности планеты. День сегодня — чудо! Воздух такой, что вдохнул — выдыхать жалко. Но я никогда больше не увижу ребят из нашей группы, так и не узнаю, организовали у нас факультет ксенопсихологии, или нет. Никогда мои руки не сожмут ручку управления малого десантного катера, а небо на экране переднего обзора не пройдет все оттенки от голубого до темносинего во время тренировочных полетов.
К вечеру выходим на берег реки. Это не та, которая на карте, это ее приток. Ее можно по камням перейти. На одном берегу растут сосны, на другом — березы. Я хочу остановиться на сосновом, Шейла — на березовом, но тут же соглашается со мной. Разбиваем палатку и лезем в речку купаться. Вода до жути холодная и очень мокрая. В бассейне такой мокрой воды не бывает! Вылезаем на берег и учимся добывать огонь без помощи зажигалки. Бывалая таежница Шейла этого не умеет. Всегда брала зажигалку. На практике я тоже не умею, но теоретически умею девятью способами. И мы претворяем теорию в практику. Это очень весело и интересно, но огня нет. Шейла поджигает костер зажигалкой, а эксперименты откладываем до утра. Начинает холодать. Шейла надевает меховую куртку, лукаво улыбается и натягивает на голову капюшон. Бог ты мой! Она пришила к капюшону ушки.
— Чебурашка! — говорю я.
— Медвежонок! — возмущается Шейла и кидает в меня шишкой. Я ловко уворачиваюсь от шишки и ударяюсь головой в дерево.
— Тоже неплохо! — заявляет Шейла. За ужином обсуждаем, может ли Чебурашка быть медвежонком. И наоборот. После ужина смотрим, как догорают угли костра и идем спать. Я долго вспоминаю просторы Хануануа, джунгли Лаванды, а Шейла начинает плакать и шепотом ругать драконов нехорошими словами. Потом разыскивает щит и кладет мне под подушку.
Утром глаза у нее красные и заплаканные. Просит, чтоб я надел щит. Понимаю это так, что будет говорить неправду. А почему? Потому что это не предназначено для ушей драконов. Шейла смотрит мне в глаза и чуть заметно кивает. А я должен буду гадать, что она хотела сказать, произнося каждую фразу.
Вот так они и жили, — отрешенно думаю я. — В клетке. В стеклянной клетке. Сначала одна Шейла, теперь и я. Целая планета, а мы в клетке. Нет, на фиг! К дьяволу! На этот раз ты, Мрак, просчитался. Я — космодесантник. Ты хочешь, чтоб космодесантник жил в клетке? Тогда ты плохо знаешь космодесантников.
И сразу наступило спокойствие. Как перед зачетом по пилотированию. Руки немного дрожат, но мозг работает четко и быстро. Нужно только все учесть и составить план. Шейла тоже все поняла. И вяло ругается. Просто так. Можно сказать, риторически.
Драконы сильны. Но они не всесильны. Они равнодушны к страданиям Шейлы. Но не по злобе. Считают, что счастье одного человека можно принести в жертву ради светлого будущего всего человечества. Зараза! Я тоже так считал. Неделю назад. В лицо плюнул бы тому, кто не согласен. А теперь? Когда за живое задело? Когда тот самый человек, которым надо пожертвовать — Шейла. Плюнуть вверх и харю подставить? А потом лечь на девочку и осчастливить ее младенчиком, чтоб драконы были довольны. Самое смешное, она простит. Меня — простит. Мне она все простит. Вот ведь штука какая.
И тут я понял, что нам нужно делать.
Медленно стянул с шеи медальон.
— «Слушай меня, Шейла, слушай, не перебивай. Я не могу вслух говорить. Но мысли читать драконы не умеют. Поняла? Я мысленно с тобой говорить буду. А тебя потом морзянке обучу. Будешь меня за ухо азбукой морзе покусывать. У нас все получится! Такой план! Пальчики оближешь. Они в свою игру играют, делают вид, что не вмешиваются. А мы в свою игру сыграем. Будто весь их проект накрылся медным тазом.»
