Лестер Дель Рей - Опасные видения (сборник)

Хо Чунг Ко, сидя перед своим фидеовизором на Тридцатом горизонте Лхасы, в Тибете, говорит своей жене:

— Этот беложопый все переврал. Конфуций не говорил такого. Ленин, спаси и сохрани! Сейчас позвоню этому типу и скажу ему пару ласковых.

Его жена говорит:

— Переключи на другой канал. Сейчас будет концерт из Пай Тинга и…

Нгомбе, Десятый горизонт, Найроби:

— Местные критики — банда черномазых выродков. Вот послушай, что говорит Лускус, он бы в одну секунду определил, что я гений. Завтра же утром подам заявление, что эмигрирую отсюда.

Жена:

— Мог бы сначала спросить, согласна ли я куда-то ехать! А дети? Мать? Друзья? Наша собака? — уплывает, замирая, голос — в темноту, подсвеченную на африканский манер, в ночь, где не бродят львы.

Лускус продолжает:

— Бывший президент Радинофф однажды сказал, что мы живем в эпоху Зацикленного человека. Делались довольно грубые выпады против этого проницательного, как мне кажется, определения. Но Радинофф не имел в виду, что человеческое общество — веночек из маргариток. Он имел в виду, что электрический ток современной жизни циркулирует по той цепи, частью которой мы с вами являемся. Мы живем в век Абсолютной взаимосвязи. Ни один из проводников не может дать слабину, иначе всех нас закроют. С другой стороны, не требует доказательств та истина, что потеря индивидуальности делает нашу жизнь бессмысленной. Каждый человек должен быть hapax legomenon…

Рускинсон подскакивает на стуле и вопит:

— Мне знакома эта фраза! На этот раз ты попался, Лускус!

Он так разволновался, что падает в обморок, это симптом широко распространенного дефекта в генах. Когда он приходит в себя, лекция уже кончилась. Рускинсон бросается к диктофону, чтобы прослушать то, что пропустил. Но Лускус уклонился ловко от главного момента и не дал четкого определения Пеллусидарного Прорыва. Он пообещал, что объяснит это в следующей лекции.

Старик, снова приникнув к окулярам, присвистывает:

— Я чувствую себя астрономом. Планеты вращаются на своих орбитах вокруг нашего дома, как вокруг Солнца. Вон Аксипитер, самый ближайший к нам, Меркурий, хотя он не покровитель ворам, он — их возмездие. Далее Бенедиктина — твоя опечаленно-покинутая Венера. Крепость, крепость, крепость! Сперматозоиды расплющивают себе головы об это каменное яйцо. Ты уверен, что она беременна? Твоя мать тоже там, начистила перышки; точно напрашивается под выстрел охотника; вот бы кто и стрельнул действительно. Мать Земля на подходе к перигею, который — госоргановская лавка, где она проматывает твое состояние.

Старик расставляет ноги, как будто борется с морской качкой, иссиня-черные вены на его ногах напрягаются виноградной лозой, которая душит ствол древнего дуба.

— Играю роль великого астронома, я — Доктор Звездочертзнаетчто, герр Штерншайссдрекшнуппе, затем быстрое перевоплощение, и я — Капитан дер подлетка фон харпцунен ди шпротен ин дер банка. Ах! Я видель снофа дас трамп шлепать, твой маман, рыскать, зарываться носом, давать крен в пьяном море. Компас потерян; каютам каюк. Гребные колеса молотят по воздуху. Шкоты шкодят. Чумазые кочегары шуруют лопатами так, что яйца у них вспотели, распаляя огонь своего бессилия. Винты запутались в неводах неврастении. И Большой Белый Кит — блестка в черных глубинах, но быстро всплывает, поставив целью прошить насквозь днище корабля, такое широкое, что невозможно промахнуться. Посудина обречена, я оплакиваю ее. Меня также тошнит от отвращения. Первая, пли! Вторая, пли! Ба-бах! Мама опрокидывается с рваной дырой в корпусе, но совсем не та дыра, о которой ты думаешь. На дно пошла, носом вперед, как подобает ревностному последователю какой-нибудь идеи, ее огромная корма взмывает к небу. Хлюп! Хлюп! С головою на дно! А теперь из подводного мира снова в космос. Твой Рыжий Ястреб, этот лесной Марс, появился только что из дверей таверны. И Лускус, одноглазый Юпитер, верховный покровитель искусства — прошу прощения, что мешаю в кучу скандинавские и древнеримские мифы, — выступает в окружении целой свиты своих приверженцев.

Лускус говорит фидеорепортерам:

— Смысл моего высказывания в том, что Виннеган, как и всякий художник, будь он гений или посредственность, создает искусство, которое складывается, во-первых, из секреции, процесса очень секретного, и, во-вторых, из экскреции. Экскреция понимается в первоначальном значении слова: отсеивание через испражнение. Творческая экскреция, или совокупное испражнение. Я предвижу, что мои уважаемые коллеги будут иронизировать по поводу данных аналогий, поэтому я пользуюсь этим моментом, чтобы вызвать их на дискуссию по фидео в тот день и час, которые их устраивают. Героизм состоит в смелости художника, который выставляет свои внутренние процессы на широкую публику. То, что у героизма присутствует горькая сторона, исходит из следующего факта: художника могут отвергнуть или не понять его современники. И не забывайте о той ужасной борьбе, которая ведется в сердце художника против разрозненных или хаотически разбросанных элементов, зачастую противоречивых, которые он должен совокупить и затем создать из них нечто уникально-целостное. Отсюда мое определение «совокупное испражнение».

Репортер фидео:

— Должны ли мы понимать так: все вокруг — большая куча дерьма, но искусство подобно морской стихии, которая перемалывает его на нечто блестящее, искрящееся?

— Не совсем так. Но близко к истине. Я обещаю развить предложенную тему и остановиться на деталях в другой раз. В настоящую минуту я хотел бы продолжить о Виннегане. Факт, что малые таланты показывают нам только поверхность вещей; они — фотографы. А великий мастер отражает внутренний мир предметов и живых существ. Однако Виннеган — первый художник, сумевший отразить более одного внутреннего уровня в единичном произведении искусства. Изобретенная им техника многослойного альторельефа позволяет эпифанизировать — то есть выявлять сокровенное слой за слоем.

Громкий возглас Прималукса Рускинсона:

— Великий Специалист по снятию капустных листьев с кочана!

Лускус — невозмутимо, после того как утихли насмешки:

— В каком-то смысле неплохо подмечено. Великое искусство, как некоторые овощи, лук например, заставляют нас плакать. Однако свечение, исходящее от полотен Виннегана, — это не просто отражение; свет всасывается, переваривается и затем излучается раздробленными частицами. Каждый прямолинейный луч делает видимыми не разные грани одной и той же фигуры в глубине полотна, но выявляет целостные фигуры. Целые миры, я бы сказал. Я называю это Пеллусидарным Прорывом. Пеллусидар — пустая внутренность нашей планеты, как ее изобразил в двадцатом веке ныне забытый автор романтических фантазий Эдгар Райс Барроуз, создатель бессмертного Тарзана.