Эндер взглянул на Хьюмэна, Листоеда, Эрроу.
— Да, — подтвердил Эрроу. — Конечно, это так. Теперь мы самые умные. Из нас получатся самые лучшие отцы — у других племен таких нет.
— Понятно, — сказал Эндер.
— Вот почему Миро хотел, чтобы мы пришли к вам сейчас же, — закончила Новинья. — Пока переговоры еще не окончены. Это должно прекратиться.
Хьюмэн встал, подпрыгивая, словно он готов был убежать.
— Я не буду переводить это, — заявил он.
— Я переведу, — сказал Листоед.
— Стой! — крикнул Эндер. Его голос был намного громче, чем раньше. Все тут же умолкли; казалось, что эхо его голоса все еще отдается среди деревьев. Эндер сказал: — Листоед, у меня только один переводчик — Хьюмэн.
— Кто ты такой, чтобы запрещать мне говорить с женами? Я из этого племени, а ты — ничто.
— Хьюмэн, — сказал Эндер, — скажи ей, что если она разрешит Листоеду переводить слова, которые мы говорим между собой, то он будет шпионом. А если она разрешит ему шпионить за нами, мы все уйдем и вы ничего от нас не узнаете. И я увезу Королеву на другой мир. Ты понимаешь?
Конечно, он понимал. Эндер знал и то, что Хьюмэн был доволен. Листоед пытался отобрать у него лидерство, дискредитировать его — вместе с Эндером. Когда Хьюмэн закончил перевод, жена пропела что-то, и Листоед в смущении ретировался в лес к остальным свинкам.
Но Хьюмэн вовсе не был марионеткой. Он не собирался проявлять благодарность. Он посмотрел Эндеру прямо в глаза.
— Ты говорил, что не собираешься менять нас, — сказал он.
— Я сказал, что не буду менять вас больше, чем нужно.
— Для чего нужно это? Это касается только нас и остальных свинок.
— Осторожно, — сказала Уанда. — Он очень расстроен.
Если Эндер хотел убедить в чем-то жену, ему нужно было уговорить Хьюмэна.
— Вы — наши первые друзья среди свинок. Мы любим вас и верим вам. Мы никогда не сделаем ничего против вас, не попытаемся дать другим свинкам преимущество над вами. Но мы пришли не только к вам. Мы представляем все человечество, и мы пришли, чтобы научить всему, что мы знаем, всех свинок — не только ваше племя.
— Вы не представляете все человечество. Вы скоро будете воевать с остальными людьми. Почему вы говорите, что наши войны плохие, а ваши — хорошие?
«Очевидно, Писарро при всех его недостатках было легче с Атагуальпой».
— Мы делаем все возможное, чтобы избежать войны с другими людьми, — сказал Эндер. — И если нам придется воевать, то это будет не наша война, чтобы добиться превосходства над ними. Это будет ваша война, чтобы завоевать вам право на межзвездные путешествия.
Эндер держал ладонь открытой.
— Мы отставили в сторону нашу принадлежность к человечеству, для того чтобы стать раманами с вами.
Он сжал руку в кулак.
— Люди, свинки и баггеры будут одним целым здесь на Лузитании. Все люди, все баггеры, все свинки.
Хьюмэн молча сел, переваривая услышанное.
— Глашатай, — наконец, сказал он. — Очень трудно принять это. Пока не пришли вы, люди, других свинок всегда убивали, и в своей третьей жизни они становились нашими рабами в нашем лесу. Этот лес когда-то был полем боя, а самые старые деревья были воинами, павшими в битве. Самые старые из наших отцов — это герои той войны, а наши дома сделаны из деревьев-трусов. Всю жизнь мы готовимся побеждать врагов, чтобы наши жены смогли посадить материнское дерево в новом лесу на поле боя, и чтобы наше племя стало великим и могущественным. В течение последних десяти лет мы научились убивать стрелами издалека. Мы можем носить воду в горшках и шкурах кабр через пустыни. Вместо мачос мы можем взять с собой в поход для поддержания сил амарант и корни мердоны. Мы радовались всему этому, потому что из этого следовало, что мы всегда будем побеждать в войне. Мы принесем наших жен, наших маленьких матерей, наших героев во все уголки огромного мира, и наконец настанет день, когда мы отправимся к звездам. Это — наша мечта, Глашатай, и сейчас ты говоришь мне, что хочешь, чтобы мы потеряли ее, как ветер в небе.
Это была потрясающая речь. Никто из присутствующих не нашелся, чем помочь Эндеру ответить на это. Хьюмэн наполовину убедил их.
— Ваша мечта — хорошая мечта, — отвечал Эндер. — Это мечта любого живого существа. Это желание лежит в корне самой жизни: расти до тех пор, пока весь видимый космос станет частью тебя, под твоим контролем. Это — стремление к величию. Хотя существуют два пути достижения этого. Один — убивать все, что не является тобой, поглощать или уничтожать все до тех пор, пока не останется никого, кто бы стал противиться тебе. Но этот путь — зло. Ты говоришь всей Вселенной: «Только я буду великим, и чтобы дать мне место, все остальные должны расстаться со всем, что имеют, и стать ничем». Ты понимаешь, Хьюмэн, что если бы люди так думали, так поступали, то они убили бы всех до одной свинок на Лузитании и сделали бы эту планету своим домом. Что осталось бы от твоей мечты, если бы мы были злы?
Хьюмэн старательно пытался понять.
— Хорошо, ты дал нам прекрасные дары, хотя мог бы отнять и то малое, что у нас было. Но зачем ты дал их нам, если мы не можем с их помощью стать великими?
— Мы хотим, чтобы вы выросли, чтобы вы путешествовали к звездам. Мы хотим, чтобы вы были сильными и могущественными и здесь, на Лузитании, чтобы у вас были сотни, тысячи братьев и сестер. Мы хотим научить вас выращивать разные растения, разводить разных животных. Эла и Новинья — эти две женщины посвятят себя тому, чтобы создать столько растений, сколько сможет вырасти здесь, и все хорошее, что они создадут, — они отдадут вам. Но почему свинки в других лесах должны умирать, только чтобы вы могли пользоваться этими дарами? И что плохого для вас в том, что мы дадим те же дары им?
— Если они станут такими же сильными, как и мы, то чего же мы добьемся?
«Чего я хочу от этого брата? — подумал Эндер. — Его соплеменники всегда сравнивали себя с другими племенами. Их лес — не просто пятьдесят или пятьсот гектаров в размере, он больше или меньше, чем лес племени, которое живет на западе или на юге. Я должен сделать то, на что нужно не одно поколение, — научить его по-новому оценивать статус его народа».
— Скажи, Рутер — великий? — спросил Эндер.
— Конечно, — ответил Хьюмэн. — Он мой отец. Его дерево не самое старое и не самое большое, но не было еще отцов, у которых было бы так много детей так скоро после того, как их посадили.
— Тогда получается, что все его дети остаются частью его. Чем больше у него детей, тем больше его величие.
Хьюмэн медленно кивнул.
— И чем больше вы совершите в жизни, тем больше величие вашего отца, так?
— Если дети хорошие — да, это большая честь для отцовского дерева.
— Нужно ли убивать все остальные великие деревья для того, чтобы твой отец стал самым великим?
— Это совсем другое, — сказал Хьюмэн. — Все другие великие деревья — отцы племени. А остальные — все равно братья.
И все же Эндер видел, что Хьюмэн уже не был уверен. Он сопротивлялся идеям Эндера, потому что они были странными, не потому, что они были неправильными или непонятными. Он начинал понимать.
— Посмотри на жен, — сказал Эндер. — У них нет детей. Они никогда не смогут быть такими великими, как твой отец.
— Глашатай, но ведь ты знаешь, что они — самые великие. Все племя подчиняется им. Когда они хорошо правят нами — племя процветает, когда племя большое — и жены становятся сильнее…
— Хотя все вы — не их дети.
— Конечно, — сказал Хьюмэн.
— И все же и вы увеличиваете их величие. Хотя они — не ваши матери и не ваши отцы, если вы сильнее, то и они сильнее.
— Мы одно племя…
— Но почему вы — одно племя? У вас разные отцы и разные матери.
— Потому что мы и есть племя! Мы живем здесь, в лесу, мы…
— Если бы другие свинки пришли сюда из других племен и попросились остаться, чтобы стать братьями…
— Мы не сделали бы их отцами!
— Но вы пытались сделать отцами Пипо и Либо.
Хьюмэн тяжело дышал.
— Понимаю, — сказал он. — Они были частью племени. Спустились с неба, но мы все равно сделали их братьями и хотели сделать их отцами. Племя — то, что мы считаем племенем. Если мы скажем, что племя — это все Маленькие братья в лесу, и все деревья, то таким оно и будет. Хотя некоторые из самых старых деревьев — это воины из двух других племен, погибшие в битве. Мы становимся одним племенем, потому что мы говорим, что мы одно племя.
Эндер с удивлением слушал его. Немногие люди были способны понять эту идею, распространить ее не только на свое племя, свою семью, свою страну.
Хьюмэн обошел вокруг Эндера, прислонился к нему. Эндер почувствовал его дыхание на своей щеке, затем их щеки прикоснулись. Вдруг Эндер понял:
— Ты видишь то, что вижу я, — сказал Эндер.
