Она смотрела на него почти с тревогой.
— Селена, — сказал он, — протечка между вселенными не исчерпывается только энергией. По-моему, вы об этом уже думали.
Молчание затягивалось, становилось мучительным, и наконец Селена сказала:
— Ах, это… Они продолжали смотреть друг на друга — Денисон смущенно, а Селена почти виновато.
— Я пока еще не обрел свою лунную форму, — сказал Готтштейн. — Но знали бы вы,Денисон, чего мне стоило обрести земную форму!А вам, пожалуй, это и вовсе не удастся. Так что лучше оставьте всякую мысль о возвращении.
— Я и не думаю об этом, — сказал Денисон.
— Жаль, конечно. Вы были бы там первым человеком. Ну, а Хэллем…
— Мне хотелось бы поглядеть на его физиономию, — вздохнул Денисон с некоторой грустью. — Впрочем, это не слишком похвальное желание.
— Львиная доля, конечно, достанется Ламонту. Он ведь там, в самой гуще событий.
— Я рад. Он меньшего и не заслуживает… Так вы считаете, что Невилл действительно придет?
— Безусловно. Я жду его с минуты на минуту… А знаете что?- произнес Готтштейн заговорщицким шепотом.- Пока его еще нет… Хотите шоколадный батончик?
— Что?
— Шоколадный батончик. С миндальной начинкой. Но только один! У меня их мало.
Недоумение на лице Денисона сменилось недоверчивой улыбкой.
— Настоящий шоколад?
— Да.
— Ну коне… — Вдруг его лицо посуровело. — Нет, спасибо.
— Нет?
— Нет! Пока шоколад будет таять у меня во рту, я затоскую по Земле. По всему, что есть на ней. А этого я себе позволить не могу и не хочу… Не угощайте меня шоколадом. Не показывайте мне его. Я даже запаха его боюсь.
Готтштейн смутился.
— Вы правы, — сказал он и неловко переменил тему. — Сенсация вышла колоссальная. Конечно, мы попытались замять скандал с Хэллемом. Он сохранит какой-нибудь из своих почетных постов, однако реального влияния у него не будет.
— Сам он с другими так не деликатничал,- заметил Денисон, но без особого жара.
— Это ведь не ради него.Наука не может не понести значительного ущерба, если вдруг объявить дутым авторитет,который столько времени слыл непререкаемым. А добрая слава науки важнее личной судьбы Хэллема.
— Я принципиально с этим не согласен, — возразил Денисон. — Наука должна честно признавать свои ошибки.
— Всему есть время и место… А, вот и доктор Невилл!
Готтштейн придал своему лицу непроницаемое выражение, а Денисон повернулся к двери.
Бэррон Невилл вошел тяжелой походкой, лишенной какого бы то ни было лунного изящества. Он отрывисто поздоровался, сел, заложив ногу за ногу, и выжидательно посмотрел на Готтштейна. Было совершенно ясно, что первым он не заговорит.
Представитель Земли сказал:
— Рад вас видеть, доктор Невилл. Я узнал от доктора Денисона, что вы не захотели поставить свое имя под статьей о космонасосе, которая, как мне кажется, обещает стать классическим основополагающим трудом в этой области.
— А зачем мне это? — сказал Невилл. — То, что происходит на Земле, меня не интересует.
— Вам известны эксперименты с космонасосом? И их значение?
— Да, конечно. Я в курсе всего происходящего так же, как вы или доктор Денисон.
— Тогда я обойдусь без предисловий.Я только что вернулся с Земли с точными планами на будущее. Три большие космостанции будут построены в трех точках лунной поверхности, выбранных с таким расчетом, что хотя бы одна из них в каждый данный момент будет обязательно находиться в ночной тени. А чаще и две. Каждая станция, пока она остается в тени, будет вырабатывать энергию, в основном просто излучая ее в пространство. Главное назначение этих станций — компенсация нарушений в напряженности поля, вызываемых Электронным Насосом.
— В ближайшие годы, — перебил Денисон, — они должны работать с большой мощностью, чтобы восстановить в нашем секторе вселенной то положение, которое было до появления Насоса.
Невилл кивнул.
— А Лунный город сможет пользоваться этой энергией? — спросил он затем.
— В случае необходимости. По нашему мнению, солнечные аккумуляторы вполне обеспечивают вас энергией. Но если вам понадобится дополнительный источник…
— Очень любезно с вашей стороны,- с подчеркнутой иронией сказал Невилл. — А кто будет строить космостанции и следить за их работой?
— Мы надеемся, что луняне, — сказал Готтштейн.
— Вы знаете, что луняне! — возразил Невилл. — Землянам никогда с такой задачей не справиться.
— Мы это понимаем и надеемся на сотрудничество лунных граждан, — сказал Готтштейн официальным тоном.
— А кто будет решать, сколько надо вырабатывать энергии, какое ее количество использовать для местных нужд и сколько излучать в пространство? Кто будет принимать решения?
— Это установки общепланетного значения,- ответил Готтштейн.- И ведать ими будет специальная организация.
— Как видите,работать будут луняне,а руководить земляне, — объявил Невилл.
— Нет,- спокойно ответил Готтштейн.- Речь идет о простой целесообразности, и только.
— Это все слова. А суть одна: мы работаем, вы решаете… Нет, господин представитель Земли. Мы отвечаем — нет.
— То есть вы отказываетесь строить космостанции?
— Мы их построим, господин представитель, но они будут нашими. И мы сами будем решать, сколько энергии получать и как ее использовать.
— Все это не так просто. Вам ведь постоянно придется поддерживать контакт с Землей, поскольку энергия космонасосов должна точно уравновешивать энергию Электронных Насосов.
— В какой-то мере так оно и будет.Но у нас другие планы. Я могу познакомить вас с ними теперь же.При соприкосновении вселенных неисчерпаемой становится не только энергия.
— Мы отдаем себе отчет в том, что закон сохранения не ограничивается одной энергией, — перебил Денисон.
— Вот и прекрасно! — Невилл смерил его враждебным взглядом. — Такому же закону подчиняется также количество движения и угловой момент. До тех пор пока предмет реагирует с полем тяготения, в котором он находится, и только с ним, он пребывает в состоянии свободного падения и сохраняет массу. Для того чтобы он начал двигаться в другом направлении, ему необходимо приобрести ускорение, а для этого какая-то его часть должна претерпеть обратное движение.
— Как ракетный корабль,- перебил Денисон, — который выбрасывает некоторую массу в одном направлении, чтобы двигаться с ускорением в противоположном.
— Я не сомневаюсь, что вам все это известно, доктор Денисон, — сухо сказал Невилл. — Я объясняю мистеру Готтштейну. Потеря массы может быть сведена до минимума, если скорость ее отбрасывания резко возрастает, поскольку количество движения равно произведению массы на скорость. Тем не менее даже при самой колоссальной скорости какая-то масса должна отбрасываться. Если же необходимо придать ускорение колоссальной массе, то и отбрасывать придется тоже колоссальную массу. Если, например, Луну…
