эту дыру. Может, там было что-то ценное для Федерации, но уж точно не для нас.
Наш последний шанс была Флорида. Про неё говорили, что там очень приятные температура и влажность — ну, такой доисторический рай со странной живностью и кислородной атмосферой. Там было три больших посёлка штатников — и, по слухам, они не бедствовали. Мы с ними связались. Первым вышел на связь какой-то местный придурок, который рявкнул, что мы, русские, можем убираться к себе в Москву, на Волгу или на Эльбу — но пусть держимся подальше от них, иначе они за себя не ручаются. Но его тут же оттеснили коллеги поумнее и ужасно обрадовались: о, рашн крейсер? Конечно-конечно! Ждут с распростёртыми объятиями. Мир, дружба, любовь и братство.
И, что показательно, всё это они говорили без видеосвязи вообще. Не хотели себя показать.
Тогда капитан им сказал, что у нас нет большого модуля, есть только шлюпки, а для посадки на планету крейсера нашего типа не предназначены. Мол, может, у них есть какой-нибудь большой шаттл или ещё что-нибудь, что может принять на борт сто сорок человек нашей команды?
Они после некоторой паузы сообщили, что, к сожалению, нет у них шаттла, и вообще, так уж получилось, что после последней стычки с шедми они без крыльев, так что шлюпки — это очень здорово, на самом деле. Что они нас отлично встретят и в шлюпках — и подумаешь, что больше времени уйдёт на посадку.
И что-то в их тоне, манере и словах было такое подлое, что мы выключили связь и заблокировали их канал. Я потом долго слышал во сне их голоса — и просыпался от нестерпимо дурного предчувствия.
И мы мотались по космосу месяц, потом — ещё и ещё месяц, это было как в дурном сне. Мы прыгнули к Земле, точно по старому курсу, но там была абсолютная пустота, будто Солнечной системы никогда не было. Застрелился Сабуров. Несколько ребят из обслуги жизненного цикла синтезировали какой-то особо убойный спирт и упились насмерть. Два инженера то ли рехнулись, то ли их депрессия перехлестнула через край: они пришли в ангар и открыли там одну стартовую шахту. Лучше бы стрелялись, честное слово…
«Святой Пётр» снова ушёл в глубокий космос, дни текли за днями в чёрной тоске. Никто не мог принять решение.
В конце концов Стас, который заменил старпома, и несколько его товарищей пришли к капитану на серьёзный разговор. А я сидел в рубке связи, крутил то и сё, случайно запустил селектор из кают-компании — и всё слышал, что совершенно не должен был.
Стас сказал:
— Антон, хватит тянуть. Команда устала. Парни от безысходности уже на стенку лезут. Мы тут — как смертники, которым отсрочили приговор. Скоро ресурсы истощатся так, что жить будет нечем… может, пора уже связаться с Океаном?
А капитан ледяным тоном сказал:
— Интересно, какими словами вы будете разговаривать с шельмами, чьих деточек мы собирались сдать на мясо? Это уж не говоря о том, как бомбили Эльбу, Стасик. Что-то мне подсказывает, что они — в курсе… прошёл слушок, что кто-то там выжил…
Стас ответил:
— Вообще-то, про «деточек на мясо» знали только вы с Ванюхой. Команда — да и я, чего там, — до сих пор в шоке от этого фильма после той декларации. Я-то, как дурак последний, воевал не за деньги, а за Родину… но что уж, ничего не докажешь. Приказы мы исполняли преступные, ага. Ну так вот вернёмся туда, где ответим за эти преступления и, быть может, искупим чем-нибудь — это будет лучше, чем сдохнуть от голода спятившими от безнадёги в этой высокотехнологичной консервной банке.
Капитан сказал — и я чувствовал, как он потихоньку приходит в бешенство:
— Ну что ж. Раз вы решили брататься с шельмами — вперёд, флаг в руки. Если желающих найдётся много, я переложу курс прямо сейчас, — и врубил трансляцию на весь крейсер. — Экипаж, — сказал с тихой и страшной злобой, — поступило предложение отправиться на Океан-два и покаяться там в грехах наших тяжких. Если кто-то хочет пожить в ледяной пустыне, утыканной взрывающимися железками — можете кинуть сообщение мне на бортовой комп.
Внутри меня всё заметалось. Мне хотелось. Мне не хотелось. Я вспомнил, как попытался предупредить людей на Эльбе, как тогда мне было… половинчато и ужасно… и сейчас было ровно так же. Шельмы, конечно, встретят нас не более любезно, чем штатники… но всё равно ведь нет никакой надежды и никакого выхода!
И я черкнул в бортовую директорию: «Хочу».
Видимо, желающих было много, потому что уже минуты через две Стас сказал:
— Ну что, Антон? Видишь, надо возвращаться. Там есть наши…
— Хорошо, — ответил капитан. — Если они вам всем «ваши».
Он переключился на селектор и сообщил, что ждёт навигаторов на мостике. Что «Святой Пётр» меняет курс. А у меня было холодно и тяжело в животе.
Пока курс пересчитывали и перекладывали, я принял решение. И сходил к Стасу, как только у него оказалось свободное время.
На борту уже считалась ночь, но это было совершенно неважно. Всё равно мы все спали исключительно паршиво.
Стас меня впустил.
— Можно я блокирую селектор? — сказал я сходу.
— Зачем? — удивился Стас. — Санька, у тебя паранойя?
Но мешать мне не стал. А я… я опять чувствовал себя предателем. Мне уже не впервой было чувствовать себя предателем, но теперь от этого зависила жизнь не каких-то там сомнительных людей на Эльбе, а моя — и моих товарищей. Я ему в подробностях объяснил. Видимо, был ужасно убедителен, потому что Стас прислушался.
Он очень много видел в жизни, Стас. И мне казалось, что он единственный человек на борту, у которого ещё работает и хладнокровие, и здравомыслие.
И весь прыжок к Океану я был как на иголках… да нет! Я чувствовал себя так, будто меня в кипятке варят. Мне было страшно — и я даже не знал, за кого или за что мне особенно страшно.
Я ведь вышел на связь. Вызвал Океан.
И увидел того самого наголо бритого парня с ослепительной голливудской улыбкой. Он вправду улыбнулся:
— Говорит посёлок Медузий. Саня? Какая встреча!
Я уже сто лет не видел, чтобы люди так улыбались.
— Говорит «Святой Пётр», — сказал я, а язык у меня еле ворочался. — Мы бы хотели… в общем…
— В общем, — ледяным голосом сказал капитан у меня за спиной, — на борту есть такие, кто хотел бы сойти на грунт. Примете?
— Вам нужен транспорт? — спросил этот парень.
