Корделия улыбнулась.
— Как это характерно для Ку — вообразить, что ты несчастна из-за него. — Ее улыбка померкла. — Я собираюсь отправить его с леди Форпатрил, чтобы он вывез отсюда ее и младенца. Мы расстанемся, как только она сможет передвигаться.
Друшикко забеспокоилась.
— Ему грозит опасность. Люди Фордариана будут вне себя из-за того, что упустили леди Форпатрил вместе с наследником.
И вновь Корделия ужаснулась — неужели крошечный лорд Форпатрил по-прежнему мешает династическим планам графа Фордариана? Безумная система: из-за нее младенец может представлять смертельную угрозу для взрослого.
— Никто не может считать себя в безопасности, пока эта гадкая война не закончится. Скажи мне, ты по-прежнему любишь Ку? Я знаю, твоя первая идиллическая влюбленность миновала. Ты видишь его недостатки. Он эгоцентричен, он зациклен на своей инвалидности, его страшно беспокоят собственные мужские качества. Но он не глуп. У него есть будущее. Его ждет интересная жизнь на службе у регента. — «Если, конечно, все мы не погибнем в ближайшие двое суток». Корделия подумала, что сейчас с ее стороны было бы очень разумно внушить помощникам страстное желание выжить. — Он тебе нравится?
— Я… теперь связана с ним. Не знаю, как объяснить… Я подарила ему мою девственность. Кому еще я буду нужна? Мне было бы стыдно…
— Забудь об этом! Когда мы успешно завершим операцию, ты обретешь такую славу, что мужчины станут сражаться за право ухаживать за тобой. А в доме Эйрела ты встретишь самых лучших, самых смелых. Кого ты хочешь? Генерала? Имперского министра? Красавчика-лорда? Посланника с другой планеты? Остается лишь сделать выбор. Барраярские законы разрешают тебе иметь только одного мужа, и уж, конечно, неуклюжий молодой лейтенант не имеет никаких шансов в сравнении с такими знаменитостями.
Друшикко недоверчиво улыбнулась.
— А кто сказал, что Ку со временем не станет генералом? — негромко спросила она, потом, вздохнув, наморщила лоб. — Да. Я по-прежнему его хочу. Только вот… боюсь, что он снова причинит мне боль.
Корделия задумалась над ее словами.
— Скорее всего, так оно и будет. Мы с Эйрелом постоянно причиняем друг другу боль.
— О, только не вы, миледи! Вы… вы так идеально друг другу подходите!
— А ты подумай, Дру. Представляешь, в каком состоянии сейчас Эйрел из-за того, что я сделала? Я-то это отлично представляю. И все время об этом думаю.
— О!
— Но боль кажется мне недостаточно веской причиной, чтобы отказаться от будущего. Умирая, ты навсегда освобождаешься от боли. Над болью мы не властны, как и над временем. Вопрос в том, сумеешь ли получить не только боль, но и немножко счастья?
— Я не уверена, что понимаю вас, миледи. Меня все преследует одна картина. Мы с Ку на берегу, совсем одни. Там так тепло. И он на меня смотрит, и видит меня, по-настоящему видит — и он меня любит…
Корделия поджала губы.
— Ага… Этого достаточно. Пошли со мной.
Девушка послушно встала. Корделия вывела ее в коридор, силком усадила Куделку на одном конце дивана, Друшикко — на другом, а сама села между ними.
— Дру, он хочет тебе кое-что сказать. Поскольку вы, похоже, говорите на разных языках, он попросил меня быть переводчицей.
Куделка смущенно покачал головой, глядя куда-то в сторону.
— Вот сейчас, например, он хочет сказать: «Я лучше буду несчастен до конца дней, чем покажусь смешным». Но ты на это не обращай внимания. Так, дайте сообразить. Кто начинает?
Последовало короткое молчание.
— Я говорила, что беру на себя роль ваших родителей? Для начала я стану матушкой Ку. «Ну что, сынок, неужели ты еще не встретил хорошей девушки? Тебе ведь уже почти двадцать шесть». Я видела ту запись, — сообщила она онемевшему Куделке своим обычным голосом. — По-моему, у меня получается, а? И форма, и содержание. А Ку отвечает: «Да, ма, есть у меня на примете чудесная девушка. Молодая, красивая, умная…» А матушка Ку говорит: «Ах!» — и нанимает меня, услужливую соседку-сваху. И я иду к твоему отцу, Дру, и говорю: «Есть тут один молодой человек. Лейтенант императорских войск, личный секретарь лорда-регента, герой войны, в курсе всех серьезных дел империи…» А он отвечает: «Этого больше чем достаточно. Мы его берем». Тогда…
— По-моему, он скажет еще кое-что! — прервал ее Куделка.
Корделия повернулась к Друшикко.
— Ку говорит, что, по его мнению, твоим родным он не понравится, потому что он — калека.
— Ну нет! — возмутилась Друшикко. — Это не так…
Корделия подняла руку, делая ей знак молчать.
— Как твоя сваха, вот что я тебе скажу, Ку. Когда единственная обожаемая дочка указывает пальчиком и решительно говорит: «Па, мне нужен вот этот», — благоразумный па отвечает: «Да, милочка». Признаю, что убедить трех братьев-здоровяков будет не так легко. Стоит ей только прибежать вредительский дом заплаканной — и тебя ждут большие неприятности в темном переулке. Из этого я заключаю, что пока ты им не жаловалась, Дру?
Та невольно хихикнула.
— Нет!
По лицу Куделки было видно, что эта новая мысль его озадачила.
— Видишь, — сказала Корделия, — ты еще можешь ускользнуть от возмездия — если поспешишь. — Она повернулась к Дру. — Я знаю, что он показал себя олухом, но ручаюсь тебе: он — обучаемый олух.
— Я же говорил, что мне стыдно, — обиженно вставил Куделка.
Друшикко резко выпрямилась.
— Да. Неоднократно, — холодно отозвалась она.
— И тут мы переходим к главному вопросу, — медленно и серьезно произнесла Корделия. — На самом деле, Дру, Ку хочет сказать, что ему ни капельки не стыдно. Те минуты были прекрасны, ты сама была еще прекраснее, и он хотел бы проделать это еще раз. И еще, и еще, и только с тобой, всегда с тобой, с благословения родных и без помех. Это так, Ку?
— Я… ну… да!
Друшикко моргнула:
— Но… ведь это я и хотела от тебя услышать!
— Правда?
«А система сватовства не лишена определенных достоинств», — решила Корделия.
Она встала с дивана и взглянула на хронометр. Веселость исчезла.
— У вас есть еще немного времени. И вы успеете сказать друг другу очень многое, если только придерживаться самых простых слов.
В предрассветные часы в переулках караван-сарая было не так беспросветно темно, как в горах. Подернутое дымкой небо отражало слабое зарево городских огней. Все лица казались сероватыми и нечеткими. Корделия усилием воли отогнала мысль: «Как лица мертвецов».
Леди Форпатрил, хотя и не слишком твердо держалась на ногах, но все-таки уже могла идти самостоятельно. «Мадам» пожертвовала для нее кое-какую одежду, оказавшуюся на удивление приличной: серая юбка ниже колен и теплый свитер. Куделка сменил военную форму на широкие брюки, старые ботинки и куртку. Он нес маленького Айвена, надежно закутанного в самодельные пеленки. Словом, полная иллюзия бедной семьи, пытающейся до возобновления боев выбраться из города к родственникам в деревню. На пути в Форбарр-Султан Корделия видела сотни таких же беженцев.
