скорбеть в распахнутых каменных устах.
Но ветер улегся.
Пошел дождь.
И стало лучше. Холодные капли дождя падали в каменные уши Пипкина, вытекали из носа, струились из мраморного рта, и он мог членораздельно говорить влажным языком, словами прозрачной дождевой воды:
– Теперь… другое дело!
Из него били ключом туманы и брызги дождя:
– Жаль, вы не были там, где я! Уф! Меня похоронили вместо мумии. Превратили в собаку!
– Мы догадывались, что это ты, Пипкин!
– А теперь вот, – промолвили дождинки в ушах, в носу и мраморных устах, изливавшихся чистым ливнем. – Обалдеть! Ну и ну! Отпад, офигеть – засадили в камень за компанию со сворой чертей и демонов! И через десять минут, как знать, куда я попаду? Ввысь? Или под землю?!
– Куда, Пипкин?
Мальчики толкались. Дождь хлестал так, что еще чуть-чуть – и они оступились бы и упали с карниза.
– Ты умер, Пипкин?
– Еще нет, – сказал холодный дождь у него во рту. – Часть меня в больнице, далеко отсюда. Часть в древней египетской гробнице. Часть на траве, в Англии. Часть тут. А часть… кое-где пострашнее…
– Где?
– Не знаю, не знаю, ах, то я громко смеюсь, то боюсь. Вот сейчас, в этот самый миг, я знаю, мне страшно. Помогите, парни. Выручайте, прошу вас!
Дождь лился из его глаз как слезы.
Мальчики как умели дотянулись до подбородка Пипкина. Но не успели они прикоснуться, как…
В небесах сверкнула молния.
Она метнула сине-белый отблеск.
Собор содрогнулся. Мальчикам пришлось хвататься за рога демонов и крылышки ангелов, чтобы не упасть.
Гром и дым. Расщепляются камни.
Лицо Пипкина исчезло, отколотое ударом молнии, рухнуло наземь и разлетелось на куски.
– Пипкин!
Но внизу, на крыльце собора, камни рассыпались искрами и тончайшей пылью – все, что осталось от горгулий. Нос, подбородок, мраморная губа, твердокаменная щека, горящий глаз, тонкое резное ухо – всё-всё обратилось в прах и осколки, подхваченные ветром. Они заметили нечто – призрачный дым от взрыва пороха, влекомый на юго-запад.
– Мексика… – произнес Саван-де-Саркофаг, один из немногих в целом мире, кто умел произносить это слово.
– Мексика? – спросил Том.
– Последнее большое путешествие этой ночи, – сказал Саван-де-Саркофаг, все еще смакуя слоги произнесенного слова. – Свистите, мальчики. Рявкайте, как тигры, ревите, как пантеры, рычите, как плотоядные!
– Рявкать, реветь, рычать?
– Соберите заново Змея, парни, Змея Осени. Склейте снова клыки, и горящие глазищи, и кровавые когти. Призовите ветер, чтобы сшить всё воедино и унести нас высоко, далеко и надолго. Вопите истошно, мальчики, скулите, трубите, кричите!
Мальчики стояли в нерешительности. Саван-де-Саркофаг бегал по карнизу, сталкивая каждого мальчишку кого коленом, кого локтем, словно собирался выламывать штакетник из забора. Мальчишки падали и на лету издавали кто скулеж, кто вопль, кто крик.
Кувыркаясь в холодной пустоте, они чувствовали себя губительно распущенным внизу павлиньим хвостом, налитым кровью глазищем. Десятком тысяч горящих глаз.
Внезапно появившись из-за угла, на котором уселись горгульи, заново сколоченный Змей Осени прервал их падение.
Они ухватились за края, перекладины и крестовины, за бумажную обшивку, натянутую до барабанного дребезжания, лоскуты, обрывки и ошметки смрадной плоти из львиной пасти и затхлой крови из тигриных челюстей.
Саван-де-Саркофаг подскочил и схватился за змея, превратившись в хвост.
Змей Осени парил в ожидании, восемь мальчиков оседлали гарцующую волну клыков и глазищ.
Саван-де-Саркофаг прислушался.
За сотни миль голодные нищие бегали по дорогам Ирландии от дома к дому, прося подаяния. В ночи слышались их голоса.
Их расслышал Фред Фрейер в костюме нищего.
– В ту сторону! Летим в ту сторону!
– Нет. Не время. Слушайте!
За тысячи миль во тьме тикали-стучали молоточки жучков-точильщиков – предвестников смерти.
– Мексиканские гробовщики, – улыбнулся Саван-де-Саркофаг. – На улицах со своими длинными ящиками, гвоздями и молоточками, стучат, стучат, постукивают.
– Пипкин? – прошептали мальчики.
– Мы слышим, – сказал Саван-де-Саркофаг. – Итак, летим в Мексику.
Змей Осени, раскатисто гремя, понес их на гребне тысячемильной волны ветра.
Горгульи, фыркая каменными ноздрями, разверзли мраморные губы и, подвывая в тон ветру, пожелали им счастливого полета.
Они зависли над Мексикой.
Они парили над островом на мексиканском озере.
Заслышали в ночи лай собак издалека. Заметили несколько лодок, которые скользили по залитому луной озеру, как водомерки. Они уловили гитарные переборы и высокий печальный голос поющего мужчины.
Далеко-далеко, в Соединенных Штатах, ватаги детишек, стайки собак бегали, смеялись, тявкали, стучались то в одну дверь, то в другую, сжимая в кулачках заветные мешочки с сокровищами, в телячьем восторге от ночи Хэллоуина.
– Но здесь… – прошептал Том.
– Что – здесь? – спросил Саван-де-Саркофаг, зависнув у его локтя.
– Но ведь здесь…
– И по всей Южной Америке…
– Да, Южной. Здесь и южнее. Все кладбища. Все некрополи…
…мерцают огоньками свечей, подумал Том. Тысяча свечей на этом кладбище, сотня – на том, десяток тысяч потрескивают за сотню миль, пять тысяч миль, до самого края Аргентины.
– Это они так празднуют…
– El Dia de los Muertos. Как у тебя в школе с испанским, Том?
– День усопших?
– Caramba, si! Змей! Демонтируйся!
Спикировав, Змей окончательно распался на части.
Мальчики попадали на каменистый берег тихого озера.
Над водой висела мгла.
Далеко на озере виднелось темное кладбище. Здесь еще не зажгли ни одной свечи.
Из мглы бесшумно возникло долбленое каноэ без вёсел, словно влекомое по водам течением.
На одном конце лодки неподвижно стояла высокая фигура, обернутая в серое полотно.
Лодка мягко уткнулась в травянистый берег.
Мальчики затаили дыхание. Ведь чашу капюшона над фигурой в плащанице заливала лишь тьма.
– Мистер… Мистер Саван-де-Саркофаг?
Они знали наверняка, что это он.
Но он ничего не ответил. Лишь светлячком заискрилась ухмылка под капюшоном. Костлявая рука сделала жест.
Мальчики, спотыкаясь, взошли на борт лодки.
– Ш-ш! – прошептал голос из пустого капюшона.
Фигура повторила жест, и от прикосновения ветра они поплыли по черным водам под ночным небом, усыпанным мириадами невиданных доселе звездных огоньков.
Вдалеке, на темном острове тенькнула гитарная струна.
На кладбище зажглась одна свеча.
Где-то кто-то извлек из флейты одну ноту.
Еще одна свеча зажглась среди надгробий.
Кто-то пропел одно слово из песни.
Третья свеча затеплилась от пылающей спички.
И, чем быстрее плыла лодка, тем больше нот звучало на гитаре и больше свечей зажигалось среди высоких курганов на каменистых пригорках. Дюжины, сотни, тысячи свечей зажглись, и наконец стало казаться, будто великая туманность Андромеды упала с небес и опрокидывается, чтобы уместиться в середине почти полночной Мексики.
Лодка ударилась в берег. От неожиданности мальчики высыпались из нее. Они озирались по сторонам, но Саван-де-Саркофаг исчез. В лодке остался лишь свиток
