Подполковник говорил еще медленно и размышлительно, но чувствовалось, что если увлечется, разохочется к разговору – то окажется очень болтлив и горяч.
Леонид Михайлович слушал его с по-прежнему слегка выпученными, обалделыми глазками, но постепенно глаза стали усыхать, приобретая обычную весьма органичную форму, Анпилогов провел рукой с коротковатыми, пухлыми у основания, но заостренными к концам пальцами по лицу, и проговорил.
– А отчего это вы, подполковник Синицын, решили, что все так просто. Что тут вам – и принцип действия, и формулы, и чертеж – и все, что хотите. Отчего не предположить фрагментарность данных документов. Я бы, во всяком случае, на месте создателей единственной в своем роде огневой машины – распределил сведения о ней по разным хранилищам.
– И составил некий путеводитель – например – в стихах, – добавил Демура.
– Стихи – штука такая… – начал рассуждать Синицын. – Это на самом деле текст, несущий минимум информации, ибо каждая предыдущая строчка предопределяет последующую – ведь необходима рифма. Чем больше предопределенности – тем меньше информации.
– Не скажите, – вновь заметил Демура, приподняв вверх ровный белый указательный палец. – Стихи несут огромную эмоциональную информацию, и на этом зиждется их очень продолжительное существование.
– О чем мы говорим, коллеги! – завопил Анпилогов. – Что за булда, в конце концов! Вы мне проясните, уважаемые взломщики, что вас так заинтересовало в моих совершенно случайно подобранных бумажках? Может, я их с помойки принес? Может, мне селедку не во что заворачивать? Подполковика-связиста притащили… С чего бы это? И откуда у вас, дорогой сотрудник, вообще доступ в наш отдел третьей степени секретности?
Синицын встал, провел рукою по вислым густым усам, поднял руку к виску, щелкнул каблуками ботинок и достал из нагрудного кармана картонную карточку, запаянную в стекло. На карточке значилось.
«Подполковник службы связи Министерства объединенных систем. Прикомандирован к отделу имитации для поведения спецопераций. Допуск нулевой категории».
Синицын Ленику скорее не нравился. Он раздражал Леника. Громкий, гнусоватый голос Синицына, как бы сливался в представлениях Леника с Синицынскими висячими усами, как будто речи эти издавали как раз усы. Спросить, есть ли какие-либо мысли по поводу набора, Леник некоторое время боялся – а вдруг Синицын продолжает прощупывать его и при разговоре начнет лезть в мысли, в сознание… Анпилогов знал, что подобные вещи уже делают, но что такое Синицын?..
Тем не менее, все методики, собранные в открытых и закрытых источниках, постепенно были отброшены. Разговор следовало затевать, и Леник дождался, когда Демура, Пень и Синицын засели на климашиной половине под круглой лампой, и подсел к ним. Говорили о Дворовом.
Когда Леник начал к ним подсаживаться, обсуждали любвеобильность Дворового.
– Да к нему бегают даже девочки из приемной… А вы говорите!.. – доказывал Синицын, – Легкая сплюснутость его башки ровно ничего не доказывает. Кстати, у него в левой части лба наблюдается шрам, и я бы даже предположил, что над Дворовым производили эксперимент, и, предположим, вшили микрокорп с определенными функциями. Ведь ходили разговоры, что над умственно отсталыми людьми…
– Ага, – добавил Пень. – И фокус не удался, и вся интеллектуальная мощь вылилась в мощь мужскую…
– А ты вот хочешь мне доказать, что это вещи настолько противоположные, что подобная трансформация невозможна? – Продолжал провокацию Синицын.
Из тьмы за звяканьем запчастей раздался возглас Пня:
– Ба!
Х-ххе!..Ххх-еее! Леонид Михалыч, вы меня не слушайте, я говорю-говорю, остановиться не могу!.. – ерничал дальше Синицын, зафиксировав подсаживание Анпилогова, – Говорят, некоторое время назад – еще до кристаллизации, Домовой там… ну с дамой из техоотдела… в модельном зале, на большом доводочном столе, меж верстаков! А потом, вкатилась комиссия из министерства – существовала договоренность, что изделие А подлежит демонстрации…в общем, не суть важно. Так комиссия вошла – а они друг на друге. И…
– И? – сурово спросил Анпилогов. Он выделил на разговор с Синицыным час, а время шло в пустоте.
– И-ххх! – зашипел, зажался в смехе Синицын, да и Демура со смешливыми глазами уставился в синицынские усы, – так их и транспортировали на носилках друг на друге. Психологический коллапс. В медсанчасть.
– Ба! – откликнулся Пень.
– Нет, нравится мне, эта семейственность, бытовитость нашей зазаборной жизни, – мягко, но уже с суровыми нотками, начал Анпилогов. Он очень не любил находиться не в центре разговора, и доминирование Синицына раздражало, – да и вообще сидение под лампой, конечно вызывает… – постепенно Леник втягивался в свою вкусную речь, с масляным заглатыванием букв, – тем н менее, сроки, как говорится, не просто поджимают, а затягивают петлей, так что…
– А тогда, сказал Синицын, – нужно говорить совсем по другому. Поначалу сообщу – анализ текста инструкции и стишка практически ничего не дал. Если там и есть определенный код, то ключ к нему найти не предоставлялось возможным. Особенно же меня занимала инструкция, поскольку там были чертежи, а всякий чертеж мог, в принципе, в развороте, предоставить определенный интерес.
– Как это в развороте? Там и был-то всего какой-то ерундовый замок.
– Да, замок, – подтвердил Синицын, – но, если уже имеется чертеж, то все го детали – узлы, плоскости, резьбы, винты, гайки – да все что угодно, может оказаться лишь знаком – надводной, нескрытой частью айсберга. Каждая деталь чертежа может иметь разворот – проекцию в другую плоскость, расположенную под углом к видимой. Это, как если бы из этой точки поднялось некое растение – ветвящееся, объемное. Может быть – это пальма, а может и карликовая береза, пригнутая низко к земле. Помните, бывают такие игрушки – книжки. Берешь в руки – книга, а раскрываешь, сложенные до того плоскости раздвигаются и получатся подобие объемной картинки с плоскими же, но расположенными на расстоянии друг от друга фигурами. Причем фигуры могут представлять собой тоже псевдообъемные конструкции, сложенные гармошкой под разными углами – ну, как японские оригами. Но вот этот подводный мир нужно как-то раскрыть.
– А с чего это ты решил, что у замка двойное дно? – спросил Анпилогов.
– Да здесь полно малофункциональных деталей. Вот зачем эта, скажем, планка наверху?
– Декор.
– Но она же утяжеляет всю конструкцию. К тому же, осложняет работу выдвижного механизма… видишь, вот здесь штырек мог бы…
– Погоди, погоди… Но это же все отпечатано типографским способом. Видишь, пожелтевший такой, мятый, драненький даже листок. Значит эти замки продавали, вкладывали бумажку в коробку.
