В дверь осторожно постучали, и голос служанки известил: – Оболыжский пожаловали – пускать?
– Пускай! – крикнула я, укрываясь до подбородка.
– Здравы будьте! – буркнул Каллистрат, появляясь в дверном проеме – Не желаете посмотреть – там буря, говорят, разразилась в пустохляби.
– Какая ж буря? За окном ни ветерка! – удивился Михаил.
– Тем более интересно. – Каллистрат продолжил свою агитацию, хоть и несколько вяло, – Идемте на заднюю стену – туда, где мы на воздушных шарах приземлялись!
Пришлось подниматься.
* * *
Буря и впрямь разразилась нешуточная. Собравшиеся на стенах дружинники и челядь в каком-то столбняке наблюдали, как вскипают в полной тишине белоснежные просторы Кир-шаговой пустохляби, как идут полосами громадных дюн, как закручиваются неожиданными воронками и поднимаются циклопическими столбами, вновь потом осыпаясь вниз.
– Глянь-кась, что учиняет, стервец! – аж всхлипнула от избытка чувств какая-то баба.
Кого баба имела в виду? Я посмотрела ее мысли – она и сама не знала.
– Это представление в честь нашей победы, – прижимаясь к мужу, сказала я. Подумала и добавила: – Хорошо, что мы вчера не угодили в эту бурю!
Муж странно глянул на меня и сообщил: – Я тут, считай, всю жизнь прожил, а ничего подобного не видел.
– А я – то думала – это у вас какое-то сезонное явление. Типа весенней грозы.
– Что ты! Пустохлябь ни на какие времена года никогда не отзывалась Всегда была спокойной. Даже в самые сильные ветра.
– Не хочешь ли ты сказать, что она так озверела именно после нашего посещения?
– Не знаю, – уныло покачал головой Михаил. – Только не нравится мне это. – – А мне нравится! – наперекор упадническим настроениям супруга решила я. – Смотри, как здорово! Даже на море в шторм такого не увидишь. Ходит ходуном, как живой! – Потом подумала и добавила: – Чисто Солярис!
– Это еще что такое – искоса глянул Михаил.
– Да есть такое…-неопределенно сообщила я.-Квазижизнь. Из квазилитературы, – и с не совсем искренним воодушевлением (очень уж хотелось расшевелить сонное настроение мужа) подбросила свеженькую идею, – Слушай, а может, пустохлябь тоже живая? Этакий всепланетный мозг вашего мира!
– Еще один божественный источник? – удивился супруг. – Что, снова надо будет идти и затыкать?
– Такой не очень-то заткнешь, – покачала я головой. – Это не компьютер из сети выдернуть…
– Но он же был заткнут! – возразил муж. – Сколько себя помню, всегда…
– Заткнут – да не нами! – весело потрепала я Михаила по кудрям. – Ладно, вспоминатель-долгожитель, пошли завтракать!
* * *
Завтрак проходил степенно и тихо. За столом, кроме нас, было только ближайшее окружение – несколько князей во главе с первым воеводой – князем Зиновием.
– Надо все-таки собирать полки, – напомнил ему Михаил. – Выступаем же!
– Ну хоть день еще попраздновать, отдохнуть, а? – меланхолично попросил Зиновий
Видно было, что ему не хочется спорить с великим князем, но еще меньше хочется трогаться сегодня с насиженного места.
– А давай сами съездим в царов лагерь? – предложила я Михаилу. – На твоем новом коне. Посмотрим, что у цара делается. Вдруг и правда волхвы с нечистью угомонились и война уже больше не нужна? Заодно и твоим Камазом похвастаемся. Страху наведем, чтоб десять раз подумали, прежде чем грозить такому великому князю!
Вот эта идея мужу понравилась.
– А что? – подбоченился он. – А и покажем! Знай наших! На том и порешили.
* * *
– Это и есть боевой лагерь ополчения? —подивилась я, высовывая голову над бугристой каменной крышей Камаза. Мы остановились прямо перед входом в самый большой шатер – наверняка даров. Но ни поста у входа, ни тревожной беготни в связи с нашим нежданным-негаданным явлением прямо в центре неприятельского лагеря – одна сонная тишина. Только мимо проплелись несколько дружинников, недовольно глянув на глыбу, загородившую проход. Но ничего не сказали и даже не заинтересовались.
Цар тоже не показывался. Пришлось, забыв всякую осторожность, самим идти к нему в шатер.
Там все было так, как и надо: малиновый трон под балдахином на почетном возвышении. На нем – царово величие со скипетром и державой – в самом что ни на есть суровом виде. По углам жмутся кучки придворных. Но как-то все это больше напоминало неумелую декорацию, выполненную халтурщиками. Причем не на основе личного опыта, а понаслышке.
Присутствовала в шатре и царова воля. Но и она напоминала теперь не смертельно опасный ураган, а унылый пылевой столб из тех, что закручиваются временами на степных проселках.
– Князь Квасуров, княгиня Шагирова! – спохватился секретарь, торопливо задергивая за нами полог входа.
Государь одарил нас тяжелым взглядом и негромко сообщил: – За проявленное послушание и беспрекословное выполнение даровой воли Квасуров и Шагирова даруются нашей милостью. – Продохнул, как после тяжелого бега, продолжил: – Прощением. Оставлением титула «великий» князю и присвоением титула «великая» княгине.
Смотри-ка – не обмануло царово величие!
– Дозвольте вопрос? – смело подняла я голову. – Как там с нечистью и волхвами?
Цар даже моргнул от столь вопиющего нарушения придворного этикета. Но, видно, мы и впрямь стали значительными шишками, которым многое позволено, потому что с трона тут же последовало тихое распоряжение: – Ввести!
Тут же пред нашими лицами явлено было требуемое: волхвы с нечистью.
Их жалкую группку ввели, подталкивая в спину древками бердышей. Вернее, подталкивать приходилось только волхвов– вконец растерянных, потерявших всю свою величавую самоуверенность, зыркающих теперь исподлобья, скорее с испугом. Нечисть же, мелкой порослью, похожей, и правда, на кучку карикатурных обезьянок, сама жалась к волхвовским ногам, будто ища там последнее свое прибежище.
Самым интересным для меня оказалось то, что если мысли волхвов я видела отчетливо, хотя там и видеть-то нечего было – сплошная серая тоска и ужас, то мысли нечисти разглядеть никак не удавалось. То вроде как мелькнет что-то, хоть немного напоминающее разумное суждение, то опять пропадет, будто и не было…
– Потеряв свой источник силы, обманно выдаваемый за Божью волю, – тут же оповестил нас выступивший сбоку глашатай. Он развернул бумагу с указом, читанным уже не раз и запомненным едва ли не наизусть, – лишилась та нечисть и разума. И явила свою истинную сущность – уродливую и богомерзкую. Люди же, зовущие себя волхвами, уличены были в злостном тайном заговоре противу царового величия…
