Цар на троне чуть шевельнул скипетром, и глашатай послушно смолк.
– А всех остальных воинов моих и воевод зачем воли лишили? – негромко поинтересовался цар, адресуясь к нам. – Боитесь меня? Так вам бояться нечего. Вы показали покорность, выполнили, о чем говорено было. Негоже этак теперь-то обходиться с верными моими людишками…
Он увещевал нас. Да что там! В переводе на обычный, не придворный, язык общения – это была просто-таки мольба, обращенная к нам с трона!
Значит, не показалось. Получается, и впрямь в царовом войске что-то неладно. Только что? И почему? И что делать нам? Оправдываться, нелепо разводя руками, – мол, не мы это, мы, великие князья, никаких диверсий против вашего ополчения не устраивали, тут налицо недоразумение?..
Я замерла в растерянности. Потом обернулась к мужу за помощью.
– Ваше царово величие… – с должной дозой почтения в голосе начал Михаил.
Однако продолжить не смог. Все звуки потонули в грозном низком гуле, заполонившем вдруг пространство и качнувшем полог государева шатра.
Гул этот пришел очень по-хозяйски и, возникнув из ниоткуда, кажется, уже не собирался прерываться. Он мерно колебал почву под ногами, заставлял вибрировать деревянные опоры шатра, основательно расположился на мембранах барабанных перепонок наших ушей. Он был так необычен, что сломал даже заскорузлые рамки придворного этикета. Челядь перепуганной цыплячьей стайкой кинулась к выходу. Узнавать: что такого нового и небывалого произошло в мире, если возник и существует этот грохот?
Да и само царово величие не усидело на своем тронном насесте, чинно поднялось, недовольно при этом глядя на нас. Будто и в громе мы были повинны!
Зрелище, встретившее всех нас за стенками шатра, было под стать звуку.
Вся западная сторона неба заполнилась величественными гроздьями мутного дыма, подсвечиваемого снизу багрово-оранжевым полыханием пламени. Дымные гроздья шевелились, набухали, на глазах заполняя горизонт от края до края. Середина их время от времени прорывалась красноватыми струями, взлетающими вверх, – будто некий подземный великан развлекался тем, что показывал нам свой раскаленный палец, протыкая мягкую дымовую подушку.
– И что теперь, на сей раз? – с мрачной скукой на костлявом лице поинтересовался у меня Морфей. Он не скрывал своей уверенности в моей причастности к начавшемуся катаклизму.
– Похоже на извержение вулкана… – неуверенно промямлила я.
– Вулкана? – скривился цар. – Какого такого вулкана?
– Но там же Киршаг! – схватила я за локоть Михаила.
– А вулкан – это опасно? – спросил муж, пристально глядя на серое марево, разрастающееся в той же стороне, где располагалось и его родовое гнездо.
– Смертельно опасно! – заверила я. – Счастливые люди – вы не знаете, что такое вулканы! Но теперь-то узнаете… Едем, надо срочно уводить оттуда людей.
– Вам и самим досталось? – осведомился цар со снисходительной улыбкой на бескровных губах.
– От вулкана всем достанется! – заверила я его и прыгнула, вслед за Михаилом, сквозь каменные бугры внешней оболочки в кабину Камаза. Я до сих пор с трудом находила место, где непреодолимый с виду панцирь соглашался пропустить нас внутрь, поэтому ориентировалась только на мужа.
* * *
То, что мы обнаружили, приблизившись к Киршагскому кремлю, было даже хуже, чем мои впечатления об извержении вулкана, почерпнутые из телевизионных передач вроде «Вокруг света».
Похоже было, что вулкан рос прямо из середины Киршаг-ской пустохляби. Дым заволакивал песчаную пустыню, но и через него было видно, как пляшут, извиваясь и бурля, белые протуберанцы на ее поверхности. Будто действительно живое существо – даже тысячи, миллионы живых существ – бьется в агонии. То взметая гривастые щупальца, то пытаясь поднять из глубины мощные слоновьи спины…
Неужто Киршагская пустохлябь – это все-таки некое крем-нийорганическое квазиживое образование?
Киршаг пылал – и город, и кремль. Вулканические бомбы из раскаленного пепла, рваные ошметья оранжевой лавы, вишневые от жара куски горных пород, извлеченные вулканом из бог знает каких глубин, – все это валилось сверху беспрерывным потоком.
Мы смотрели на этот ад, высунувшись из пещерки нашего автомобиля. Какой же уютной она мне теперь казалась!
– Едем дальше? – хмуро спросил Михаил.
– Но где же беженцы? – задала я вопрос, который волновал меня сейчас больше всего. – Почему никто не спасается из этого пекла?
Беженцы не появились, даже когда мы уже вплотную приблизились к стенам кремля. Не было толп, столь знакомых по кадрам кинохроник из горячих точек планеты Земля, не было телег со скарбом, верениц измученных людей с орущими детьми на руках – дорога была пуста.
Мы въехали во двор кремля. По каменной крыше нашего автомобиля время от времени постукивал вулканический град, но пробиться внутрь пока не мог.
Закопченный, с подпаленными волосами, навстречу нам из горящих теремов выскочил князь Зиновий.
– Божья кара… – лепетали его пляшущие губы. – Батюшка Александр, киршагский настоятель, просветил. Мы молимся все…
– Да не молиться – спасаться надо! – заорала я, стараясь перекричать подземный гул, перемежаемый раскатами недалеких взрывов. – Выводите людей!
– Не надо этого, – покачал головой Зиновий. – Только молитва…
– Я приказал! – грозно сдвинув брови, рыкнул Михаил. – Всем уходить!
– Да? – растерянно зашевелил губами Зиновий. Я скорее догадывалась, чем слышала его.
– Идите же! – прокричала я ему, – Выполняйте приказ великого князя!
Зиновий неуверенно потоптался, но развернулся все-таки и бочком-бочком заспешил в терема.
Я потянула Михаила внутрь нашего Камаза.
– Где-то здесь, – лихорадочно сообщила я, – должен быть клаксон. Понимаешь, на дороге, когда автомобили ездят, они подают друг другу звуковые сигналы – сирены такие громкие. Поищи, пожалуйста! Надо посигналить – пусть люди выходят, выбегают – ну нельзя же так сидеть! Ждать смерти и молиться, вместо того чтоб убегать – надо ж такое придумать! Ищи клаксон – надо их расшевелить всех, поднять по тревоге!
– А ты куда? – возмутился Михаил, хватая меня за руку, когда я собиралась уже выскочить из машины.
– Помогать Зиновию! Выводить людей! А ты – ищи! – скомандовала я, выворачиваясь из его цепких пальцев.
Рядом истошно ахнула вулканическая бомба, рассыпаясь снопами искр. Я кинулась в дверь гридницы.
Монотонный бессмысленный говор встретил меня там. Огромные бородатые дружинники сидели по лавкам, как нашкодившие дети, покорно опустив головы, и бормотали, бормотали, время от времени мелко крестясь.
