— Наверное, какая-нибудь мелкая актриска, — услышала она за спиной. — У них частенько делается мозговая горячка от неудач. Кажется, я видел ее на пробах…
Перл бесцельно кружила по городу. Виллы Монте-Боки, окруженные садами, — за каждой оградой разрывается от злости собака. Молчаливые громады броненосцев в Новой гавани. Грозящие бивнями статуи мамонтов у Музея. В черной воде канала отражается барельеф — кальмар намертво сошелся с китом в последней схватке. Притихшая перед премьерой Опера. И афишные тумбы, десятки и сотни толстых, грубых жестяных цилиндров, оклеенных пестрыми плакатами, — Перл и не думала, что их так много. Она искала следы Полины — и не находила их. Им мало вышвырнуть ее, как нашкодившую кошку, — надо растоптать, уничтожить, стереть всякое воспоминание. Гюнтер, поднявший ее со дна, теперь своими руками швыряет обратно? Она подвела его, отказавшись от сериала ради роли Аделиды, — но не слишком ли велико наказание? Или Виктор… О, они все заодно. Перл никогда не думала, что у Виктора есть актерские способности — он вел себя так, словно действительно не узнал ее. Трусливо и подло. Перл еле шла, снова и снова прокручивая в голове унизительную сцену. Что-то смущало ее, мешало осознать предательство до конца. Тончайшая иголочка сомнения царапала мозг, и этой занозой был полный ужаса взгляд Марты. Гримерша всегда сочувствовала Перл. Она могла пойти на поводу у Виктора — но не шарахаться от Перл как от опасной сумасшедшей… Но какое теперь дело до гримерши? Все потеряно, Левиафан напрасно будет взывать к чопорной курице Оливии — Перл слышала его печальный голос, но уже не могла ответить.
Она покачнулась, оперлась о стену. Пальцы совсем онемели от холода. Навалилась слабость. Перл глубоко вдохнула и огляделась — в стылом воздухе витал теплый аромат свежей сдобы. Сразу захотелось в тепло, захотелось смотреть сквозь витрину на ледяной бульвар, согревая пальцы о горячую тонкостенную чашку. Толкнув стеклянную дверь — нежно звякнул колокольчик, — Перл зашла в пустое в это время суток кафе.
Дожидаясь гарсона, она подошла к стойке с открытками. С наигранно-рассеянным видом принялась перебирать карточки. Городские виды; лирические сценки из жизни китобоев. Многочисленные портреты знаменитостей: героев войны с Великой Бирмой, оперных звезд, и — самое главное — актрис, подкрашенных, подретушированных, утонченно-прелестных. Перл несколько раз прокрутила стойку. Всюду красовалась эта ледяная блондинка, Брунгильда Олленсен, — ну и имечко! — пришедшая на смену прежней Полине.
— Ваш кофе, — окликнул гарсон. Перл кивнула, покусала кожицу на губе.
— Я хотела бы купить карточку с Перл Уизли, — сказала она. Гарсон удивленно поднял брови, подошел к стойке. Сейчас скажет: «Извините, карточки с Полиной все разошлись» или что-нибудь в этом роде. Гарсон бесцельно прокрутил стойку, почесал нос.
— А кто это? — спросил он и, напугавшись изменившегося лица Перл, добавил: — Мне чтобы знать, где искать. Впрочем, все открытки здесь, посмотрите… — Гарсон ретировался, нервно оглядываясь через плечо.
Перл одним глотком выпила кофе и сердито вышла, не оставив чаевых.
Перед кинотеатром был разбит небольшой сквер. На мокрых ветвях играл рубиновый отблеск вывески, включенной пораньше по случаю праздника. На лавочке молодой человек, на вид — мелкий чиновник, нетерпеливо поглядывал на часы, вертел в руках заранее купленный билет. Серое пальто, бесцветные глаза — сколько таких повидала Перл на премьерах! Скучающие днями напролет в душной конторе, заеденные унылым однообразием, они тайком нащупывают мускулы на костлявых руках и прячут под деловой газетой приключенческий роман. Перл готова была поспорить, что этот человек не пропускает ни одной новой фильмы. Она украдкой заглянула в зеркальце, поправила прическу. Присела рядом — романтическое выражение лица, глаза широко распахнуты в предвкушении чуда.
— Ах, я так люблю синема! — с наивным оживлением заговорила она. Клерк с любопытством покосился, дружелюбно хмыкнул. — Скоро начнется дневной сеанс, ведь правда? Я обожаю смотреть про приключения Полины!
— Полины? — переспросил клерк, и у Перл оборвалось сердце: слишком удивленным был голос. Неужели ошиблась, и перед ней вовсе не любитель кино, а случайный зритель? Еле справившись с лицом, она снова защебетала.
— Да, приключения Полины, как она ищет сокровища, и сражается с бандой Скрюченной Руки, и…
— Так вы про Брюн, дочку профессора? В новой серии она едва спасается от этого горбуна…
— Брюн? — Перл встала. Хотелось ударить, влепить пощечину прямо в невзрачное лицо; подступили слезы, перехватив горло. — Ах да, Брюн… эти имена так путаются, правда? — она коротко хохотнула и пошла прочь.
Перл брела вдоль канала. Домой вернуться невозможно: стоит оказаться в одиночестве, вдали от посторонних глаз, и боль навалится, раздавит. Поговорить с Тушинским? Перл отчаянно замотала головой: она не может появиться перед ним раздавленная, несчастная, просящая о помощи. Подруги? У нее нет подруг: все они остались в прошлой жизни, на подмостках бродячих театров, прикрывающих обыкновенные бордели. Бывшие поклонники, отвергнутые — или отвергнувшие? Им больше нет дела до нее; с Перл расставались легко. Все нынешние знакомые — из богемного круга; среди них найдутся те, кто с фальшивым сочувствием и плохо скрываемым восторгом выслушают историю Перл — режиссеры, завидующие Виктору, актрисы, отвергнутые Гюнтером… Выслушают, ободряюще потреплют по плечу и уйдут по своим делам — мало ли на их глазах погибало мелких звездочек? Еще один повод позлословить, не больше. Перл сжала кулаки. Нет уж, от нее такого удовольствия не дождутся. Она старательно распаляла злость, откидывая назойливые факты: в одночасье исчезнувшие афиши; неподдельное удивление съемочной группы; забывчивость случайных встречных, еще вчера норовивших взять автограф у «той самой Полины». Перл не могла признаться себе, что до обморочного оцепенения боится: пустые глаза и — «Простите, не припоминаю… мы знакомы?» Перл грустно усмехнулась: если уж кто-нибудь ее вообще помнит — то только Однорукий Красс. Черт с ней, с любовью; их связывали более прочные нити.
Красс Дестривар, герой войны с дикарями, один из немногих выживших после неудачной кампании Остенвольфа. Ему полагалась крошечная пенсия. Красс исправно являлся за ней, прятал под тяжелыми веками горящие холодной яростью глаза, благодарил «господина Канцлера, который, слава кальмару, нас не забывает». Для чиновников он был безобидным инвалидом, несчастным обитателем трущоб. Более осведомленные соседи опасались вспышек его гнева, всегда готовых разрешиться ударом ножа. У Красса были какие-то сомнительные дела в Мертвом порту и Пуэбло-Сиаме. В квартирку Красса являлись престранные личности: монахи-иониты, пропахшие гуано огородники, китобои, таинственные дамы, скрывающие лица под низко надвинутыми капюшонами. Ходили слухи, что Красс не потерял связи с обезумевшим генералом и даже выполняет для него кое-какие поручения — Перл, больше года пробывшая его любовницей, так и не узнала, правда ли это. Идти к Крассу было страшно: Перл не была уверена, что останется в живых после этой встречи. Дернулась ниточка шрама. Перл машинально прижала пальцы к ключице, горько вздохнула: этим неосознанным жестом она наградила Аделиду — и в минуты волнения ей было удивительно к лицу прижимать тонкие пальцы к трепещущей жилке. Но теперь все пропало. Перл вдруг охватило горькое чувство правильности происходящего: живой Аделиде не место на экране, она обречена бродить по промозглым улицам Кето, пока не встретит свою судьбу.
