Поле битвы – усеянное оплакиваемыми мертвыми. Так много мертвых.
Импровизированный госпиталь – где еще больше раненых корчатся и кричат от боли.
Вот по крайней мере что-то такое, что мы можем сделать в реальном времени. Наверно, помощь старого аптекаря в отставке здесь пригодится.
Согласны, мои кольца?
Удивительное единогласие. Оно делает более легкой ту непривычную поспешность, с которой я бросаюсь на помощь.
Трудный маршрут не уменьшил напряжения между двумя группами повстанцев. Раскрашенные воины Ур-Качу и одетые в тусклое охотники Дединджера настороженно поглядывали друг на друга, ели отдельно под покровом выцветшей и заплатанной ткани и никогда не оставляли оружие. В каждой группе спали по очереди, не больше шести одновременно, а остальные в это время сторожили. Сара понимала, что этот союз не продержится и дура после того, как перестанут действовать общие интересы.
А что, если они столкнутся? На таком небольшом пространстве не будет ни маневров, ни стратегии – только сцепившиеся, рубящие друг друга фигуры.
Сара вспомнила иллюстрацию с фронтисписа книги Хауф-Хутау “История урско-землянских войн”. Эта книга – одна из самых популярных из тех, что вышли после Великой Печати. Мелким шрифтом великий историк поясняет, что скопировал эту сцену из книги по истории искусства еще времен
“Обители”. В той книге воспроизводился скульптурный фриз, некогда окружавший Парфенон в Древней Греции. Знаменитый рельеф изображал длинный ряд могучих фигур, схватившихся в смертельной битве, – обнаженные люди сражаются с яростными чудовищами, полулюдьми-полулошадьми, которые встают на дыбы, лягаются и бьются насмерть. Согласно мифу, сражение началось во время праздника мира и привело к уничтожению всей расы кентавров.
Конечно, у уров нет почти ничего общего с кентаврами, за исключением четырех ног и двух рук. Но фриз производит такое жуткое впечатление, так действует на нервы, что он стал чрезвычайно популярен в эпоху войн и поддерживал мужество и решимость у обеих воюющих сторон. Саре совсем не хотелось, чтобы перед ней ожила эта кровавая сцена.
Из остальных пленников, захваченных в оазисе Уриутта, молодой Джома уже затих, как погасшая свеча, закутался в одеяло и крепко спал. Незнакомец в стороне неторопливо ел кукурузную кашу, часто откладывая ложку, чтобы извлечь из дульцимера несколько негромких нот или просто совершить ритуал пересчитывания струн. Казалось, для него числа подобны музыке – окно к прошлому, к тому, кем он был когда-то. Числа и музыка сохранили ему верность, в отличие от утраченного владения речью.
Взрывник Курт сидел со своим блокнотом, иногда заглядывая в небольшие книги, с которыми никогда не расставался и никому не показывал – держал либо в сумке, либо во внутреннем кармане. Когда какой-нибудь ур или человек проходили рядом, Курт прикрывал свою работу, но как будто не возражал, если Прити, принеся ему еду, оставалась рядом. Приняв свое лучшее выражение типа “я-только-тупое-животное”, Прити какое-то время делала вид, что ищет в шерсти насекомых. Но вскоре маленькая самка шимпанзе уже заглядывала через плечо взрывника, потирая подбородок, обнажая зубы в улыбке молчаливого и радостного интереса.
Саре приходилось сдерживаться, чтобы не рассмеяться вслух. В то же самое время она беспокоилась.
Пока Урунтай и люди пустыни вежливо оставляют Курта в покое. Привычка почтительно относиться к взрывникам глубоко укоренилась, и нарушить ее трудно. Но они пообещали “убедить” его, когда достигнут места назначения. Неужели Курт считает, что и тогда сумеет сохранить свою работу в тайне?
Ему лучше бы бросить свои записи в костер.
Сара сдерживала собственное любопытство. Взрывники – таинственная и пугающая секта. Откровенно говоря, она сомневалась в том, что Урунтай поступает разумно, связываясь с ними.
– Мы не будем ждать ночи, выступим раньше. – сказала Ульгор Саре, проходя мимо ее спальника. – На твоем месте я вы поспала.
Нераскрашенная кожа урской лудильщицы, хорошо расчесанная грива и проницательные искренние глаза делали ее непохожей на диких родичей. В тех чувствовался антагонизм, враждебность к людям. Но ведь Ульгор десятки раз бывала в деревне Доло, и всегда ее принимали по-дружески.
Сара покачала головой.
– Я могу понять, что движет остальными. Религия может стать сильным мотивом, если тебе кажется, что речь идет о спасении потомков. Но что ты получаешь от всего этого, Ульгор? Я знаю, что дело не в выгоде.
Узкую коническую голову расколола треугольная улыбка. Саре не нужен был реук, чтобы понять, что выражение сардоническое.
– А зачем исключать такие причины? Прибыль. Личная выгода.
Сара процитировала писание:
– Какая польза тебе в богатстве и вещах на две лиги ниже по Пути Избавления?
Ульгор негромко выдохнула-рассмеялась.
– Конечно, никакой. Но с другого копыта, статус героя может быть полезен в клане варваров. Я буду одним из великих вождей равнин, выше прославленной Ур-Чоун!
Но иронический насмешливый тон показывал, что Ульгор говорит несерьезно, и приободрившаяся Сара продолжала строить догадки.
Неожиданно она почувствовала усталость.
– Ты права, Ульгор.
– Ты так думаешь?
– Конечно. Неплохо поспать бы, пока еще возможно. Лудилыцица смотрела на нее, спиралью изогнув шею.
– Мне казалось, ты хочешь узнать… Сара прикрыла рукой зевок.
– Поверь, Ульгор, я очень жалею, что спросила об этом.
С этими словами она повернулась и легла под одеяло. Прити тут же устроилась рядом, потом зашипела на Ульгор, побуждая ее уйти. Сара слушала, как нервно стучат копыта городской изменницы. Ее словно отяготило презрение Сары.
Но Сара на самом деле чувствовала себя уставшей. Мышцы ныли от нескольких дней непривычного напряжения, болел и копчик от толчков жесткого кожаного седла. Был еще и эмоциональный элемент.
Мне поручили дело. Несколько дел. Но похоже, я не смогу выполнить даже одно.
Низкий повторяющийся гул, похожий на синхронное, пульсообразное сонное фырканье уров, заполнил павильон. Незнакомец дергал самые низкие струны дульцимера, но так осторожно и регулярно, что даже Ур-Качу не находила поводов для жалоб. Создавался усыпляющий ритм, напоминающий скорее не сердцебиение, и подъем и опускание грудных клеток спящих людей и уров.
Ариана считала, что у него выработаются новые способности, компенсирующие утраченное, думала Сара. Наверно, чувствительность к музыке – одна из этих способностей.
Перед рассветом, когда две группы повстанцев разбивали лагерь, Незнакомец играл для самцов-уров, которых на короткое время выпустили из тесных сумок жен, чтобы они могли размять ноги на свежем воздухе. Несколько самцов приглядывали за взрослеющими личинками – шестиногими и совсем без рук. Личинки почти готовы отправиться в прерии и самостоятельно бороться за жизнь.
