— Сварите мне глаза, если это не сферический человек Платона!
Был бы Зевсом, взял бы стометровые ножницы, да разрезал, а ввиду того, что квалификация пониже, придется хитрить и рассекать символом расходящихся дорог. Кольца с гематитовой пирамидкой всё равно нет. Красноярск, если на него смотреть картографически, сверху, один в один фигура человека. Голова — Академгородок, река — позвоночник, подошвы ног — угольники ТЭЦ. Но главное — разделить мужское и женское начала. Вперёд!
Слова — ловушки внутреннего смысла. Имена — отражения души. Запах — качественная память. Слабый запах — воспоминание, сильный — ностальгия. Вдохни душой поглубже, художник. Что чувствуешь?
Ах, «Пачули»! Не духи — головокружительная отрава. Ах, Оксана! Где твоя талия — подобие талии изящной рюмочки за которую хочеться держаться и пьянеть от сюрреаллистических наслаждений. Припадание на колено! Губы припадающего трубочкой. Грудь планетой, с соска стекает вертлявая струйка сладкого шампанского, поймай её. Имена — цементирующая сила. Не одолеть без них хаос воспоминаний. Копыловский мост изогнул спину, ты на шее его держишь в руках вожжи, раздумывая: дернуть ли. Но не решаешься погонять, потому что тебя, как ездока, лишили смелости вот только что, самое большее три-четыре минуты пешком до дома на Ладо Кецховели. Музыкальный театр комедии, построенный после войны грустными пленными японцами. Кореяночка Котсин — «Цветочный башмачок», с которой так хорошо обо всём помолчать, и по-корейски, и по-русски. Красная площадь-дубль. Пионеры в гольфиках у вечного огня. Столкновение с девушками, Леной, Натой и наставником восточных мудростей между ними, угощающего нижние половинки женщин восточными слабостями. Девичьи пупочки, объёмом с рюмочку. В них коньяк, пьянка всю ночь и хмель, непонятно от чего больше: от коньяка или от самих рюмок. Фраза: «Так хорошо, что даже ничего не хочется». Монумент вождю мирового пролетариата. Владимир Ульянов, посол симбирской губернии, дворянин-революционер, режущий воздух акульим плавником ладони, — сердце. Желчь — целый квартал службы безопасности. Театр оперы и балета (новый год, от смеха уже икается, у балеринки на коленях написано: Подайте на пуанты. Три дня не танцевала. «Ах, эти Ленкины коленки!»). Краеведческий музей в египетских звёздах, звёзды — это додуманные мысли (поэтому они так светятся?), радуга в звёздном небе (редкость редкостей), концертно-танцевальный зал с пятью каменными масками, левая — с совершенно глумливой моськой. Шоу «Азарт», куда приходить со своей дамой всё равно, что приходить в ресторан со своим бутербродом. Пиплов по рёбрышко.
Объявление в разделе «Он ищет её», написанное с Вильчевским во время просушивания пивных бутылок по прочтению объявления раздела «Она ищет его», «Добропорядочная и порядочно развратная одновременно.» «Стёп, это как одновременно — сверху косички, снизу причёска — «Я упала с сеновала, отряхнулась и пошла»?»: «Мой амур попадает всё не в те места. Голубоглазая неунывающая стрела хотела бы попасть в яблочко (не более 47 кг.), впечатлительную хозяйку для встреч на территории нежных чувств. О себе: одинокий волк, некурящий, адоратор, на сём съевший собаку, ну полсобаки.» Неумывайка Нечёсова, панк, страшно заинтригованная, как это её можно адорировать в принципе.
«Перестань, Степа, нас видит весь проспект!» Пусть. Они стоят посреди небоскребной плиты, даже для приличия не укрытые до пояса балконом, и весь проспект видит их с головы до ног. С нелепой алюминиевой фигурой на авиакассах творится чёрт знает что! Единственное крыло Икара громадной пятерней скребёт стену, на месте другого крыла, потерянного где-то в перелете, встает из-за плеча алюминиевое солнце и топорщатся алюминиевые трусы. Трудно представить настоящего Икара в трусах.
Памятник декабристам (послушались бы своих женщин тогда — сейчас были бы костянными, не каменными), фирменный магазин — неоновая вывеска «Красноярская мебель» с буквой «м», регулярно снайперски разбиваемой подростками. Театр юного зрителя, единственное посещение, пятиюродная сестра, милые воспоминания: «Пока не поем штукатурки, — не рожу!», целование с языками. Кинотеатр «Родина» — традиционная фигура речи студентов Цветмета в общественном транспорте: «Вы у «Родины» не выходите?» — «Сами вы уродины!».
От либидо до ненависти один шаг, сказал Колюня. Ты зачем, Колюня Машуков, нарисовал, прыгая всю ночь по разбираемым лесам, нашего мэтра? Потому что он вздрючил тебя накануне по первое число? Это понятно — ненависть, но кто сейчас вспомнит её? Осталась только любовь. И гуру Илья Аронович Фирер до сих пор ленинским жестом указывает на светлую дорогу искусства с панелей пятиэтажного дома, примыкающего к художественному училищу имени Сурикова. Чем только ни закрашивали портрет незабвенного директора — бесполезно. Краска оказалась какой-то особенной химической агрессивности и проедалась водяными знаками через что угодно. Не отскоблить её, потому, что панельные плиты имели специфическую пористую поверхность. «Хоть взрывай дом!» — психовали в ЖЭКе. Но любовь! Осталась только любовь! Мы выросли, забыв про затрещины, помним только родной лысый череп, и плачем каждый раз хрустальными слезами, проезжая мимо розового человека, указывающего дорогу жрецам искусства.
«Амбросио, отдай мне деву? Я полюбил её пятнадцать минут первого!» «Возьми. И сыграй с ней в «Дарт». Это Гуд в юбке. Стрелу стрелой расщепляет.» Запах вспотевшего тела, выражение ног, сны города, поллюции, контрапунктик Люсенька, frou-frou — шелест женского белья, скорость выброса один метр в секунду, язва лобзаний, «Оша еще!», тут чешется, там щекочется, поглаживание по смягчающему жизнь обстоятельству — самому удачному шедевру природы — девичьей попочке, броуновское движение глазёнок, знаки внимания, военно-космическая академия с локатором на крыше, студентка академии Нинель, что перевернутое «Ленин», мура с любовью с такими-то глазами-локаторами, контрольный звонок в голову. Красмаш с эрекцией труб в металлических кондомах, снова звёздное небо в луже, будто земля плоская, а лужа — дырка в земле, в которой видна антивселенная. Записку в несвой карман —,Мне нужен труп, я выбрал вас. До скорой встречи, Фантомас., Ночной автобус N 48, шуры-муры на задних сиденьях с единым существом Ленаточкой, потому, что убито то, что было между ними, ДК Крастэц с мозаичными культуристами, наконец, угольные пыльники подошв. Всё! Разрезал! Рассёк! Отделил! Женское в одну сторону, мужское, себя — в другую. Передвинуть каретку и погрустить.
Лучше поплакать. Каретка напротив слёзных желез.
«Я плачу? Да, да, я плачу! О, Зевс, кто со мной?!»
