Тысячная ночь - Аластер Рейнольдс

— Непосредственный обмен воспоминаниями запрещен, за исключением сплетения нитей, — тяжело проговорил Лопух.

— Можешь добавить это в список правил Линии Горечавки, которые мы сегодня нарушили, — сказал я. — Подделка нити Портулак, отсутствие на острове во время сплетения, вторжение на чужой корабль... Может, пусть правила волнуют меня самого, Лопух? Я и так уже рискую головой.

— Пожалуй, еще одно нарушение ничего не изменит, — обреченно вздохнул он. — Записи датчиков, сделанные во время моего пролета через систему Гриши, — в архиве корабля. Этого хватит?

— Никаких других свидетельств нет?

— Нет. Все, что я видел, тем или иным образом прошло через глаза или уши корабля.

— Этого должно хватить. Можешь переслать эти данные на мой корабль?

— И на мой тоже, — добавила Портулак.

Лопух немного помедлил.

— Готово. Боюсь, у вас все равно могут быть проблемы с совместимостью.

Закодированное мысленное сообщение — садящаяся на цветок пчела — известило меня, что мой корабль принял передачу с другого корабля в незнакомом файловом формате. Я послал моему кораблю еще одну команду: приступить к переформатированию. Была надежда, что он справится с задачей, — я нередко поручал ему переводить с языка Предтеч, просто для того, чтобы держать его разум в тонусе.

— Спасибо, — сказал я.

— Можете делать с этим что хотите. Боюсь, в записях датчиков немало пробелов. Вам придется чем-то их заполнить.

— Сделаем что сможем, — ответила Портулак. — Но если мы хотим призвать кого-то к ответу, нам нужно знать, о чем вообще речь. Ты должен рассказать нам все, что тебе известно о Великом Деянии.

— Я не так уж много знаю. Это в основном догадки.

— В любом случае это больше, чем знаем мы с Лихнисом.

— Ладно, — с некоторым облегчением сказал Лопух. — Я расскажу. Но чтобы сделать это цивилизованным способом, у меня нет времени. Позволите послать образы прямо вам в голову?

Мы с Портулак тревожно переглянулись. С рациональной точки зрения опасаться было нечего: будь у Лопуха возможность вмешаться в работу нашего мозга и желай он нам зла, уже бы вызвал галлюцинации или даже без особых усилий убил. Мы добровольно открывали свой разум во время каждого сплетения, но это являлось священной составляющей многовековой церемонии, когда все были одинаково уязвимы. Мы уже знали, что Лопух однажды солгал. Что, если остальной его рассказ — тоже ложь? У нас не было никаких доказательств, что Гриша — реальность, а не созданная кораблем фикция.

— Вы должны мне поверить, — умоляюще проговорил Лопух. — Времени осталось мало.

— Он прав. — Портулак крепко сжала мою руку. — Рискованно, но бездействовать — точно такой же риск.

Я кивнул Лопуху:

— Рассказывай.

— Приготовьтесь, — прошептал он.

Мгновение спустя я ощутил, как что-то незримо коснулось моего мозга, прокладывая себе путь, — будто в раковину забирается осьминог. Портулак крепче сжала мою руку, слившись со мной в единое целое. Миг сопротивления — и началось вторжение в мой разум.

Чувство пребывания в помещении исчезло, как будто мое тело внезапно оказалось на дальнем конце длинного пучка нервных волокон, а мозг — где-то совсем в другом месте. Я не знал, каким образом это проделал Лопух, но представлял как минимум два варианта. Воздух в его корабле мог быть насыщен устройствами, способными проникать в нервную систему и непосредственно воздействовать на мыслительные процессы. Или сам корабль мог генерировать высокоточные магнитные поля, направляя их в мой череп и стимулируя микроскопические области мозга. Я лишь смутно осознавал, что на меня смотрят Гриша и Лопух; казалось, я от них отделен половиной Вселенной.

Меня охватил холод, сопровождавшийся электрическим потрескиванием и шипением субатомного излучения. Мой взгляд сместился, и перед ним предстало нечто дивное. По мере того как мои лишенные тела глаза приспосабливались к темноте, оно сияло все ярче, разрешаясь в ошеломляющие подробности.

Это была спиральная галактика.

Я тотчас узнал Млечный Путь, где бывал достаточно часто, чтобы познать причудливую структуру его звездных рукавов и пыльных тропинок, столь же уникальную, как отпечаток пальца. Сотни миллиардов звезд сливались в ослепительную пелену, но благодаря некоему трюку восприятия я мог разглядеть любую из систем, которые посетил в своих странствиях, также как и те, о которых узнал из общих воспоминаний Линии Горечавки. Я различил маленькое желтое солнце, на орбите которого мы сейчас находились, представил себя на покрытой водой планете близ этой звезды и ощутил себя неизмеримо крошечной песчинкой и одновременно богом, вмещающим в своей голове целую галактику.

— Тебе, конечно, все это знакомо, — произнес бестелесный голос Лопуха. — Как одно из воплощений Абигейл, ты бывал там десять или двенадцать раз, ощутив вкус воздуха нескольких сотен планет. Пожалуй, вполне хватило бы для одной жизни. Но этого никогда не хватало для Абигейл, для всех нас. Осколки сущности Абигейл, мы десятки тысяч раз бывали в этой галактике и познали миллионы планет. Мы видели чудеса и кошмары, рай и ад. Мы видели, как рушатся империи и исчезают династии. Но нам все равно этого недостаточно. По большему счету мы остались обезьянами. Если судить о глубинной структуре нашего мозга, мы только что слезли с деревьев. И всегда найдется более яркий и сочный плод, до которого хочется дотянуться. Мы тянулись два миллиона лет и в итоге оказались здесь и сейчас. И тянемся дальше, воплощая в жизнь наш величайший на данный момент план — Великое Деяние.

Вид Млечного Пути нисколько не изменился, но я вдруг ощутил, как между звездами перемещается множество людей. Корабли, очень похожие на корабли Линии Горечавки, расходились в разные стороны из точек сбора, облетали обширные просторы галактики и собирались снова двести или триста тысяч лет спустя, готовые поделиться опытом. Заключенным в кокон релятивистского времени пилотам путешествия вовсе не казались ужасающе долгими — всего лишь годы, максимум десятилетия, а остальное время, которое могло составлять многие века, посвящалось знакомству с новыми планетами, накоплению воспоминаний и знаний. На самом же деле все происходило невероятно медленно, хотя корабли двигались со скоростью на грани световой. До представлявшей интерес звездной системы приходилось лететь тысячи и тысячи лет. Время на планетах шло намного быстрее. Жизнь на кораблях не поспевала за ходом событий на планетах, так что пережитое путешественниками становилось лишь разрозненными крупицами общей истории. Пока в течение считаных