народ заслуживает в лучшем случае краткого упоминания.
На этом видение закончилось, и я почувствовал, как разум возвращается в покинутое тело (о котором я почти забыл) на корабле Лопуха. На миг возникло неприятное ощущение, будто меня запихивают в чересчур тесную бутылку, а потом я понял, что все так же держу за руку Портулак и нас обоих слегка шатает — вестибулярный аппарат пытался приспособиться к вернувшейся силе тяжести,
Гриша стоял возле койки, держа в руке лучемет.
— Узнали всё, что хотели? — спросил он.
— Думаю, да, — сказал я.
— Это хорошо, — кивнул Гриша. — Потому что Лопух умер. Он подарил вам последние минуты своей жизни.
Когда мы с Портулак вернулись на остров, близился рассвет. Над головой все еще простиралась полуночная синева, но на горизонте сквозь полосы облаков просвечивали едва заметные оранжевые отблески. Пока куб лавировал среди парящих кораблей, продвигаясь к острову, я начал различать золотистые гребни волн.
В путешествиях мне довелось увидеть немало рассветов, но я никогда от них не уставал. Даже сейчас, несмотря на всю тяжесть случившегося, некая часть моего разума наслаждалась простой красотой восхода солнца на очередной планете. Интересно, как бы это воспринял Лопух? Подействовал бы на него восход с той же волшебной силой, минуя разум и обращаясь к звериному началу, от которого нас отделяет лишь одно мгновение с точки зрения эволюции? Возможно, я сумел бы найти некий намек в нитях, которыми поделился Лопух, пребывая среди нас. Но я знал, что больше их не будет.
Смерть кого-нибудь из Линии была редким и страшным событием. Когда такое случалось, одному из нас поручали создать соответствующий мемориал среди звезд. Такие мемориалы могли выглядеть по-разному. Когда-то давно, чтобы почтить память погибшего, рассеяли ферритовую пыль в атмосфере умирающей звезды незадолго до того, как та сбросила свою оболочку, в результате чего возникла туманность в виде человеческой головы, окаймленной кружевными завитками: сине-зелеными — кислорода и красными — водорода; эта голова мчалась со скоростью шестьдесят километров в секунду. Другой мемориал, столь же патетический, имел облик каменного очага на лишенном воздуха спутнике. Оба выглядели вполне уместно.
Мы знали, что Лопуху в любом случае отдадут надлежащие почести, но его смерть должна была оставаться тайной до Тысячной ночи. А пока нам с Портулак предстояло жить среди остальных шаттерлингов, храня правду в сердцах, но не выдавая ее ни малейшим намеком.
Таков был наш долг перед Лопухом.
— Успели, — сказал я, когда куб приблизился к острову. — Времени потребовалось больше, чем я рассчитывал, но сплетение еще не закончилось. Никто пока нас не хватился.
Портулак прижала ладонь ко лбу:
— Господи, сплетение... Я совсем о нем забыла. Значит, придется целый день врать. Уверен, что это была хорошая идея, Лихнис?
— А что, нет? Теперь нам известно, что случилось с Лопухом. Мы знаем про Гришу и про Великое Деяние. Конечно, оно того стоило.
— Точно? Все, что мы теперь знаем — если задавать слишком много вопросов, можно нарваться на серьезные неприятности. Мы так и не выяснили, кто на самом деле за этим стоит. Возможно, я предпочла бы и дальше пребывать в блаженном неведении.
— У нас есть записи с корабля Лопуха, — напомнил я.
— Ты их уже просмотрел, Лихнис? — Судя по тону, особого впечатления записи на нее не произвели. — Мой корабль прислал предварительный анализ. Данные Лопуха полны пробелов.
— Он предупреждал нас, что есть несколько пропусков.
— Но он не говорил, что отсутствует тридцать процентов данных. В семидесяти оставшихся, может, и есть что-то полезное, но вполне вероятно, что самое главное пропало.
— Откуда вообще эти пробелы? Как считаешь, он мог что-то убрать, поскольку не хотел, чтобы мы это видели?
Портулак покачала головой:
— Вряд ли. Пробелы, похоже, связаны с тем, что включавшееся защитное поле ослепляло приборы. Ты же сам видел, насколько стар тот корабль. Вероятно, на нем стоят слишком древние генераторы поля, или слишком древние датчики, или и то и другое вместе.
— Зачем вообще нужно было включать поле?
— Из-за космического мусора, — ответила Портулак. — Солнечная система народа Гриши превратилась в радиоактивное облако. Лопух не приближался к ней вплотную, но вокруг наверняка летало множество обломков. Если бы он догадался увеличить порог срабатывания защиты, возможно, у нас было бы больше информации...
Я постарался, чтобы голос звучал как можно оптимистичнее:
— Просто придется извлечь все возможное из того, что осталось,
— Мой корабль уже провел базовый анализ. Я видела выхлоп, который упоминал Лопух, но он слишком слаб, чтобы его можно было с чем-то точно сопоставить. Если убийцы до этого находились в окрестностях системы, наверняка они как следует замаскировались.
— Не можем же мы просто сдаться. — Я подумал о человеке, которого мы оставили на корабле Лопуха. — Мы в долгу перед Лопухом, перед Гришей и перед народом Гриши.
— Но если там ничего нет, значит нет, — сказала Портулак.
Она была права. Но мне хотелось услышать вовсе не это.
Приземлившись на острове, мы переставили свои биологические часы так, чтобы на первый взгляд казалось, будто мы только что провели спокойную, полную сновидений ночь. По крайней мере, так было задумано. Но когда я сотворил зеркало и взглянул на собственное лицо, то увидел, как слегка подрагивают, будто в нервном тике, мышцы вокруг рта. Попытка избавиться от дрожи ни к чему не привела. Когда мы с Портулак встретились на балконе после завтрака в обществе нескольких шаттерлингов, я мог поклясться, что вижу на ее лице такую же нервную дрожь.
— Как все прошло? — спросил я.
Она понизила голос:
— Как я и опасалась — ничего хорошего. Все решили, что моя нить просто великолепна и теперь вовсю о ней расспрашивают. Они меня просто ненавидят.
— Примерно на такую реакцию мы и рассчитывали. Главное, что никто не интересуется, чем ты занималась прошлой ночью. И мы можем быть уверены, что этой нити никто не избежал.
— Что насчет двойника Лопуха? Мы ничего о нем не знали, когда разрабатывали план.
— Ему все еще приходится вести себя как Лопух, — сказал я. — И это означает, что он должен был увидеть во сне твою нить.
— Надеюсь, ты прав.
— Тебе нужно всего лишь пережить этот день. Сегодня день нити Ургинеи. Сновидения, которыми он делится, всегда хороши.
Портулак с сожалением посмотрела на меня:
— Если
