Вместо ответа она рухнула на его плечо и громко, в голос, зарыдала. "Ты у меня единственный, -- зашептала она. -- Единственный и последний. Не уходи, пока можешь... Прошу..."
Отринув все сомнения, Алексей бросился её успокаивать и утешать. Понемногу девушка стала приходить в себя. Опасаясь, что подобное может повториться с ней вновь, он решил оставить до лучших времён невесёлые мысли и постарался разговорить свою странную подругу.
Из неожиданного рассказа Ханны он узнал, что несколько лет назад она закончила с отличием инженерный университет в Германии, но так и не сумела найти работу. Чтобы прекратить безуспешные мытарства, Ханна приняла решение вступить в особую программу, о которой Алексею рассказывал Каплицкий. У этой программы нет устоявшегося названия, однако всем известно, что участвующие в ней не только получают достойные должности в лучших корпорациях и государственных институтах, но и формируют элиту западного континента. Ханна подтвердила ранее услышанное Алексеем о невероятных медицинских услугах, делающих жизнь членов клуба здоровой, бодрой и почти вечной, об их невероятном "корпоративном духе" и о творимых этим духом чудесах.
Алексей и раньше догадывался, что цена подобных благ должна быть достаточно высокой. Однако то, что поведала Ханна, повергало в оцепенение: лично ей для перехода с подготовительного уровня на уровень "практический" мало укоренить в своей голове новое мировоззрение -- необходимо и физиологически стать другой, согласившись на ряд необратимых хирургических вмешательств.
-- Операции должны состояться на следующей неделе, -- сказала Ханна. -- Как раз, когда солнце повернёт на зиму и наступят сумерки года, я выйду из госпиталя и больше уже никогда не смогу чувствовать и любить так, как только что чувствовала и любила тебя.
-- Бред... Какие ещё сумерки?...
-- Кто умирает в сумерки года, тот уже никогда не возвращается на землю... Поэтому я должна успеть умереть до того, как утро года закончится, а это произойдёт совсем скоро.
-- Я ничего не понимаю и не верю... Но что же такое они собираются сделать с тобой?
-- Вырежут всё, что Бог дал мне как женщине. Возьмут и вставят что-то своё, я даже не знаю, что именно и откуда, и я превращусь в такую же бесстыжую и нестареющую фурию, что резвятся здесь сегодня. У них ведь особые гормоны... Мои дети появятся на свет из пробирки, я их никогда не увижу и, разумеется, никогда не поинтересуюсь, кто их отец. Если ты, милый, про это не знаешь -- лучше и не пытайся узнать. Просто райская жизнь требует платы.
-- Какая же это к чёрту "райская" жизнь? -- искренне возмутился Алексей.
-- Так все её называют. Просто другая, прежняя жизнь сегодня делается уже почти невозможной. Говорят, людей развелось слишком много! Поэтому в той самой "обычной" жизни я никому не нужна, и будущего там нет.
И, задумавшись на секунду, добавила:
-- Ни для меня, ни для кого. А если честно -- то будущего сегодня нет ни для кого на всей этой планете. Перед рассветом на Wiese der Abschied они начнут сжигать своих мертвецов. Будут жечь тела не только тех, кто в течение года умер или погиб, но и кто добровольно оставил жизнь с помощью обезболивающего укола. Потом каждому из нас отсыплют по горсти их пепла, одну часть которого нужно будет съесть, а другую -- носить в ладанке, как талисман. Хотят, чтобы мы перестали бояться смерти -- ведь если не испытывать ни малейшего страха перед чужой смертью, то воля умершего должна войти в тебя...
-- Мне уже говорили об этом. Но это, кажется, какой-то бред. Ты в это веришь?
-- Я не знаю, мне всё равно. Они хотели научить меня не бояться смерти -- это факт, и я её теперь не боюсь. Но я и не хочу, чтобы они могли забрать себе хоть что-то от меня. Хочу поэтому исчезнуть так, чтобы от меня ничего не осталось -- ни праха, ни записи моих дел и моих мыслей, ни даже моего имени. Ничего!..
Алексей не знал, что ответить, и надолго замолчал. Костёр снова стал гаснуть, однако он не решался встать, чтобы подбросить дров, не желая оставлять даже на короткий миг Ханну -- от волнения по телу которой стала пробегать лёгкая дрожь и которую теперь он сам должен был согревать собственным теплом.
-- Я слышу шаги, это возвращается Петра, -- прервала молчание Ханна. -- Она хорошая добрая девушка, но об этих грустных вещах с ней лучше не говорить. И ещё, пожалуйста: если ты встретишь кого-то из начальства, не рассказывай, заклинаю, что ты был наедине со мной.
-- Конечно, я ничего никому не скажу... Но в чём дело? Разве не для подобных встреч наедине всё это и было придумано?
-- Так только кажется. Здесь для каждого навсегда определён свой круг. Мой круг -- тот, где я должна быть с Петрой, понимаешь?
-- Понимаю. Не хочу подводить тебя. Может быть, мне лучше уйти?
-- Не надо, Петра мена не выдаст. Главное, чтобы наши с ней браслеты показали, что мы снова вместе...
Действительно, приближавшиеся шаги означали, что это возвращалась с "поляны прощания" Петра, высокая и худосочная брюнетка. В руках у неё были две крошечные баночки с мазями. Ничего не объясняя, она смазала первой мазью царапины и синяки на лице и шее, а другой -- отбитую при падении голень. Результат был фантастический -- уже спустя несколько секунд боли стали исчезать, а нога обрела подвижность. Петра наклонилась и внимательно осмотрела ссадины. По её словам, препараты подействовали, раны должны затянуться уже через пару часов, а спустя сутки и исчезнуть полностью.
Завершив осмотр травм Алексея, Петра занялась костром, а Ханна зашла в воду по грудь, переплыла неширокую стремнину и выбралась на осерёдок метров в двадцати от берега. Как раз на этом месте обрывался луч почти уже спустившейся до горизонта Луны, и выхваченная им фигура Ханны, стоящей на отмели, казалась изваянной из ослепительного мрамора.
-- Ну как, хороша я? -- донеслось с реки.
Петра, занятая раскладыванием хвороста, даже не подняла голову. Алексей крикнул, что Ханна прекрасна, как амазонка Поликлета.
-- Ха! А та амазонка, кажется, была раненая? -- донеслось с реки. -- Раненая, подбитая амазонка! Как же ты прав!
Не опуская высоко поднятых рук, Ханна несколько раз повернулась кругом, подставляя своё миниатюрную мраморную фигуру под лунный луч, а потом совершенно неожиданно сделала несколько быстрых шагов в сторону стремнины. Было заметно, как сильное течение на короткий миг лишило её равновесия и заставило присесть, чтобы удержаться на ногах.
Вернувшись на отмель, Ханна замахала рукой и прокричала:
-- Я сейчас поплыву на другой берег!
-- На надо! -- крикнул её в ответ Алексей. -- Можно утонуть!
-- Ну и пусть! -- донеслось в ответ. -- Мне не страшно! А что, разве из амазонки сделаться русалкой -- это плохо?
