— Нора, уймись! Ну, кому сказано!
Пожилая женщина отозвала собаку, и я скороговоркой выпалил заранее приготовленную фразу:
— Здравствуйте, скажите, пожалуйста, здесь проживает или проживал Сергей Николаевич Петров?
Женщина вздрогнула от неожиданности, потом неуверенно протянула:
— А вы кто же такие будете?
— Да мы… В общем, мы, вот…
Сашка развернул сверток, который он все время держал под мышкой.
— Видите, — он показал надпись, — это его. Мы нашли в старом окопе.
— Заходите. Нора, сиди!
В доме было прохладно, видимо, от свежевымытого влажного дощатого пола. Окна затенены густым тюлем.
— Садитесь, садитесь… Ой, как же это все… Ведь он, Сережа, был моим старшим братом.
Она сняла с полки шкатулку, перебрала лежащие там документы и письма и, наконец, положила на стол старый официальный бланк.
— Похоронка пришла сразу, как мы, эвакуированные, вернулись в город из Капустина Яра. Это было уже в сорок третьем. А через год отца не стало…
Наш приход, фляга погибшего брата, вид фронтового извещения — наверное, самого горького документа — все это глубоко взволновало женщину. Надо было уходить: не стоило больше бередить старую, но не зажившую еще рану.
— Так мы вам оставим… Фляга походная, боевая. На память о вашем брате.
— Спасибо, спасибо вам. Уже уходите? Чем бы угостить… Киселя не хотите?
— Благодарим. Нам пора.
— Мы поднялись.
— Ой, погодите… Ребята какие хорошие… Я сейчас.
Немного порывшись на полке, женщина достала толстую тетрадь.
— Сережа был студентом до войны, — сказала она, вытирая пыль с клеенчатой обложки, — каждое лето в экспедиции ездил, куда-то все на Север. Когда в сорок первом уходил на фронт, помню, наказывал сберечь. Что-то там ценное, говорил. Мы эту тетрадку в Капустин Яр увозили. Пробовала я разобрать потом — ничего не понять… Все расплылось. Да и грамоты у меня — три класса, четвертый коридор.
Она вздохнула.
— Вот возьмите, может, что прочтете… Может, какая польза в ней. Он, Сережа-то, уж очень горячился тогда. В глубокой тайге раскапывали они древнее поселение, и повезло Сергею: нашел он какую-то бабу. Огромная, говорил, ценность для науки. Только привезти не успел. На будущий год, мол, обязательно — да где там, война началась… Нора, не смей на людей лаять! И, будто была та баба из чистого золота.
ЗАПИСЬ 4
Мы сидели в сквере около Вечного огня. Посмотрев, как сменяется пионерский караул, мы снова углубились в тетрадь Сергея Петрова.
Увы, с первого взгляда стало ясно, что все или почти все записи безнадежно испорчены, да и первоначально, видимо, они не были каллиграфическими: скупые, отрывочные строки, сделанные для себя, для последующей расшифровки. Петров писал на привалах, при тусклом свете костра, в низкой палатке при свече, под аккомпанемент бесконечного северного дождя. Писал непослушными от усталости или холода пальцами, почти всегда в спешке.
Более или менее отчетливо читалась последняя запись. Это были стихи-прощание со своей семьей перед уходом на фронт.
Прощайте все, кого я уважаю.
Прощайте, близкие, — вы были так нежны.
Прощайте все. Я скоро уезжаю
Туда, куда билеты не нужны.
— Все это прекрасно, — сказал Митя Липский, наш классный дока по исторической части, которого мы пригласили для консультации, — все хорошо… Но я просто не вижу, чем могу быть полезным в этом деле. Тетрадь, сами видите, того…
Мы угрюмо молчали. Митя приподнял очки с толстыми стеклами и пальцем потер переносицу. Было заметно, что он важничает.
— Впрочем, минутку… Есть современные технические способы восстановления утраченных текстов. Дайте подумать. Может быть, найдутся подходы к этим сферам. Стоп! Кажется, есть!
— Митькина эвээм прокрутила программу и выдает результат, — сказал недоверчиво я.
Липский мотнул головой, его очки-прожекторы сверкнули холодным, режущим блеском.
— Есть! Давайте вашу тетрадь, я покажу одному человеку. Он аспирант Московского университета, приехал в отпуск к родне. Очень компетентный в исторических науках товарищ. Правда, он пишет диссертацию по бересте, то бишь по древним новгородским рукописям, но… в общем, решили!
Липский быстро попрощался и удалился походкой делового человека, умеющего ценить свое и чужое время.
— Серьезный деятель, — не удержался я. — Будущий светильник разума.
— Брось, — возразил Яковенко, — знает, чего ищет, и умеет добиваться намеченного. И тебе бы надо так. А не разбрасываться.
— А что? — пожал я плечами, хотя догадывался, что Сашка имеет в виду.
Я уже почти забыл, а он помнит, что еще в классе шестом-седьмом я увлекся фантастикой и даже сам написал повесть «Погоня за микронами».
— А как же! — с жаром сказал Александр. — Мне тогда твоя писанина во как понравилась! Почему же ты никуда с ней не пошел, не посоветовался? Твои сочинения по содержанию лучшие в классе. Талант надо развивать!
Хорошо Сашке! В большой спорт он не метит; современный волейболист — двухметровый гигант, а у него сто восемьдесят три. Будет играть за район для души, а пойдет по отцовской линии. Будет водить автобус.
— Я — ладно, — продолжал Яковенко. — Я моторы люблю, движение. Кончу курсы, получу туристский «Икарус», буду работать водителем, как батя. Буду, допустим, возить иностранцев по городу: ГЭС, Мамаев курган, дом Павлова, головной шлюз Волго-Дона… Красота! А захочется мне учиться — дорога в заочный не заказана…
Что я мог ответить Сашке? Что мои литературные опусы я стесняюсь кому-либо показывать, кроме ближайших друзей? Нет, не очень серьезно все это. Для Яковенко я, может быть, и талант, но все это — масштаб класса, не больше.
ЗАПИСЬ 5
Тот же сквер, та же самая скамейка. Только сидим вчетвером, с нами Андрей. Он подвижен, на мысль и на слово быстр. Телосложение и рост не богатырские, но чувствуется, силенка есть. Фигура легкая, подсушена в экспедициях и турпоходах. В общем, он мне сразу как-то пришелся по душе.
— Итак, что мне удалось установить? — сказал аспирант, открывая красивую кожаную папку. — Вот, прошу взглянуть…
Андрей достал из кармана сильную лупу и показал нам несколько фотографий.
— Пробные снимки в инфракрасном и ультрафиолетовом свете, в прямом и скользящем, — объяснил он. — Пришлось попросить знакомого слушателя школы криминалистики, чтобы сделать все в темпе, без волокиты. Дешифровать удалось лишь две-три страницы — это в общей сложности.
