Пес вновь начал что-то нюхать, а затем... поднял голову. Неповрежденное ухо поднялось, второе, сломанное, попыталось сделать то же самое, но осталось лежать пластом. Звука, конечно, не было, но Кевин мог поклясться, что собака зарычала. Она что-то унюхала. Или кого-то. Что или кого?
Кевин присмотрелся к тени, которую поначалу принял за тень дерева или столба.
Голова тени начала поворачиваться, и тут... началась вторая часть этого странного "фильма", тридцать секунд отрывочных кадров которого вызвали боль в голове и резь в глазах. "Интуиция не подвела мистера Умельца", - подумал Кевин, ему показалось, что он уже читал о чем-то подобном. Так или иначе, но Поп попал в десятку, и рассуждать на эту тему не имело смысла. Если фотографии снимались одна за другой, то "фильм" получался связный. С минимальными разрывами, но связный. Когда же промежутки между фотографиями увеличивались, начинало резать глаза: то ли они настраивались на определенную скорость фильма, то ли на череду отдельных кадров, а получалось и первое и второе, вместе взятое.
Время текло в том плоском полароидном мире. Не с той скоростью, как в этом (реальном?) мире, иначе солнце бы уже три раза зашло или поднялось, а собака давно бы сделала то, что хотела сделать (если хотела), а если бы ничего не хотела, то просто бы убежала, оставив в кадре белый штакетник и пожухлую траву за ним, но время шло.
Голова собаки поворачивалась к фотографу, хозяину тени, рывками. Одно мгновение морду и даже часть головы заслоняло сломанное ухо. Потом появился черно-коричневый глаз, окруженный какой-то гадостью, напоминающей стухший яичный белок. Вот появилась половина полураскрытой пасти, словно пес сейчас оскалится или зарычит. Белые пятна вдоль морды показывали, что пес немолод, и в самом конце фильма мелькало что-то белое в пасти. Вроде бы зуб или зубы.
Но более всего притягивал внимание глаз. Он нес смерть. Беспородный и безымянный пес жаждал убивать. Кевин это знал наверняка.
У него не вызывало сомнений, что ни одна полароидная женщина, полароидный мужчина или даже полароидный ребенок не давали клички этому полароидному псу. Пес родился бездомным, вырос бездомным и до старости оставался бездомным - воплощение всех собак, которые странствовали по миру, без клички и без приюта, убивали куриц, ели из помойных чанов, спали в канавах и под крыльцом брошенных домов. С мозгами у них было не очень, зато с инстинктами все в порядке. Этот пес...
Кевин так глубоко задумался, что едва не вскрикнул от неожиданности, когда Поп Меррилл заговорил.
- Этот человек, который фотографировал. Что я хочу сказать, если был такой человек. Как по-вашему, что с ним стало?
Поп "заморозил" на экране телевизора последний кадр. По картинке шла полоса. Кевину хотелось, чтобы она проходила через глаз, но нет, полоса осталась ниже. И глаз смотрел на них. Злобный, источающий смерть. Глаз этот не просто наводил страх, а ужасал. Так что ответа на вопрос Попа, пожалуй, и не требовалось. Как и не требовалось следующих фотографий, подтверждающих то, что произошло дальше. Пес, похоже, что-то услышал. Разумеется, услышал, и Кевин это знал.
Очередные картинки показали бы, как собака поворачивается, поворачивается, затем заполняет всю площадь кадра, вытесняя лужайку, забор, тротуар, тень. И наконец в кадре остается только собака.
Нападающая.
Жаждущая убить, если получится.
Кевин не узнал собственного голоса.
- Я думаю, собаке не нравится, что ее фотографируют.
Поп усмехнулся.
- Перекрутите назад, - попросил мистер Дэлевен.
- Вы хотите просмотреть весь фильм? - спросил Поп.
- Нет... только последние десять секунд. Поп Меррилл перемотал пленку назад. Она остановилась и двинулась вперед. Собака поворачивала голову рывками, как робот, но не становилась от этого менее опасной. Кевину хотелось закричать: Остановитесь! Хватит! Достаточно. Остановите пленку, пора разбить эту чертову камеру. Мальчик предчувствовал: что-то должно произойти, чего он совсем, ну никак не хотел.
- Еще раз, - попросил мистер Дэлевен. - Теперь кадр за кадром. Сможете?
- Да, - кивнул Поп. - Чертова машина способна на все, разве что не гладит.
На этот раз кадры пошли с разрывом, один за другим. Теперь пес дергался не как робот, а скорее как какие-то странные часы из коллекции Попа. Дерг. Дерг. Дерг. Голова шла кругом. Скоро перед ними вновь возникнет этот ужасный глаз.
- Что это? - спросил мистер Дэлевен.
- О чем вы? - переспросил Поп, словно не знал, что именно об этом в прошлый раз не захотел говорить Кевин, что именно сей предмет окончательно склонил мальчика к решению разбить камеру.
- Под шеей пса, - уточнил мистер Дэлевен. - Ошейника нет, но у него что-то повязано, шнурок или тонкая веревка.
- Не знаю, - бесстрастно ответил Поп. - Может, знает ваш мальчик. В его возрасте зрение поострее, чем у нас.
Мистер Дэлевен повернулся к Кевину:
- Можешь ты определить, что это?
- Я... - Кевин замолчал. - Что-то маленькое.
Ему вспомнились слова отца: "Если она никогда не спросит тебя, не скажешь и ты... По таким законам живут в мире взрослых". А сейчас он спрашивал Кевина, не знает ли тот, что у собаки под шеей. Кевин не хотел отвечать на этот вопрос, а потому сказал неопределенное: что-то маленькое. Так оно и было. Только Кевин знал, что это.
Отец вроде бы говорил и про это. Пройти по острию, не свалившись в болото лжи.
Но он же не мог видеть, что там. Не мог. Просто знал, что это. Глаз видел, мозг предполагал, а сердце понимало. Вот сердце и поняло, что камеру, если он прав, надо уничтожить. Надо.
В этот момент Попа Меррилла внезапно осенило. Он выключил телевизор.
- Фотографии у меня внизу. Я привез их вместе с видеопленкой. Я видел эту штуковину, разглядывал ее в увеличительное стекло, но все-таки не понимаю, что это... но нечто знакомое, клянусь Богом. Сейчас принесу фотографии и увеличительное стекло.
- Мы тоже спустимся. - Кевин привстал. Вот этого Поп как раз и не хотел, но тут мистер Дэлевен (благослови его, Господи!) сказал, что, возможно, они захотят просмотреть пленку после того, как положат пару-тройку фотографий под увеличительное стекло.
- Вернусь через минуту. - И Поп шустро запрыгал вниз, словно птичка с ветки на ветку, прежде чем кто-то успел произнести хоть слово.
Кевин не протестовал. У него наконец-то созрела чудовищная идея, и не оставалось ничего другого, как обдумать ее.
Идея эта имела отношение к странно плоскому изображению на полароидных снимках. Все запечатленное имело только два измерения. Остальные фотографии тоже имели два измерения, но они как бы предполагали наличие третьего, даже если съемки производились простым "Кодаком-110". И предметы на полученных фотографиях - на которых изображалось то, чего никто не видел в видоискателе или где-то еще, - тоже были плоские, двухмерные. Все. За исключением пса.
