Потом приступили к самому главному. Я вложил несколько патронов динамита между бревнами, закрывающими выход из расщелины, поджег шнур. Мы с Квали укрылись за скалами. Грохнул взрыв. Выход из расщелины был открыт. Мы ждали. Прошло несколько минут, и тяжелые прыжки чудовища известили нас, что ящер на свободе. Словно огромная лягушка, он поскакал к реке, тяжело плюхнулся в воду и, распугивая крокодилов, поплыл в сторону озера.
Мы положили в рюкзаки немного продовольствия. Я сунул туда же кинопленки, дневники и зуб тираннозавра, и мы ушли на север, в джунгли. Настала ночь, и откуда-то издалека донесся насмешливый хохот. Квали остановился и прислушался.
— Гиена смеется, — сказал он. — Наверно, над Перси Ух...
Гиены все-таки смеялись последними.
Через неделю мы добрались до берегов Убанги. Смастерили плот и на нем попытались переправиться на северный берег. На середине реки, подхваченный быстрым течением плот развалился. Нам удалось выплыть из быстрины. Квали даже сохранил свой карабин, но рюкзак с пленками и зубом тираннозавра стал добычей Убанги. Вдоль берега мы добрели до французского поста, и тут пришло время расстаться. Прощание было кратким.
— Куда пойдешь? — спросил Квали.
— К себе домой. В Польшу. У меня там много дел. А ты куда пойдешь?
— И я домой. У меня тоже много дел.
— Прощай, Квали!
— Прощай, брат мой! Приезжай опять Конго, когда мой страна станет свободной.
— А когда? — спросил я.
— Скоро. Квали идет делать это.
Он легко прыгнул в пирогу, и черный собрат повез его на южный берег Убанги.
Через несколько дней самолет доставил меня в Конакри. Там я встретился с Барщаком. А затем — теплоход, Гдыня, Варшава... Теперь все это позади. На столе свежий американский журнал. В нем напечатана заметка1 о зубе Tyrannosaurus beizi ritas. Фамилия автора обведена траурной рамкой. Внизу примечание, что профессор Турский трагически погиб в когтях современного хищного ящера. В редакцию журнала уже отправлено письмо с кратким извещением, что профессору Турскому удалось спастись из когтей современных хищных ящеров. А в редакцию геологического журнала в Варшаве отослана объемистая статья. В ней описан неизвестный людям Земли исполинский прыгающий ящер — страшный хищник, сохранившийся до наших дней в болотах Экваториальной Африки.
А еще передо мной лежат исписанные листки — наброски планов новой экспедиции в страну динозавров. Надо только подождать немного, пока народ Квали разделается со своими недругами...
КОММЕНТАРИЙ АВТОРА
Повесть «Охотники за динозаврами» написана давно — более тридцати лет назад. Тогда автор располагал лишь немногими, чисто умозрительными соображениями о том, что динозавры могли сохраниться в болотах Центральной Африки (бассейн реки Конго), подобно тому, как пережили свое время исполинские вараны на острове Комодо в Индонезии.
За минувшие десятилетия средства массовой информации разных стран многократно возвращались ко все новым доводам и слухам, свидетельствующим о существовании в плохо исследованном регионе центральной части Африканского материка крупных неизвестных науке животных, может быть, из отряда динозавров. Было организовано несколько экспедиций для поисков «африканского динозавра». Однако загадка пока остается нераскрытой.
Автор ныне убежден в существовании современных африканских динозавров и надеется, что кто-то из палеонтологов или зоологов нового поколения, увлеченный этой загадкой, сможет разрешить ее...
РАССКАЗ
— Хотите знать, почему в тридцать пять лет я — седой? Хорошо, расскажу. Я поседел за одну ночь, проведенную возле древнего мазара[2] в пустынной горной долине. Произошло это так.
Перед самой войной мне пришлось производить геологическую съемку в бассейне реки Кафандар в восточном Каратегине. Вам не приходилось бывать там? Это наиболее дикий и наименее исследованный район Таджикистана. Царство пустынных гор — царство голых мрачных хребтов и безлюдных долин. В великом безмолвии лежат там на огромных высотах голубоватые языки ледников. Километровые обрывы вздымаются над бесконечными серыми шлейфами осыпей и морен[3]. Полосами снегов оторочены черные скалы. Лишь низкорослая арча лепится кое-где по известняковым карнизам и протягивает из расселин узловатые скрюченные стволы. Люди еще не заселили пустынных долин. Летом чабаны пригоняют туда стада, изредка забредут охотники, но ни чабаны, ни охотники не поднимаются в верховья горных рек — к ледникам. Людей пугает мертвое безмолвие вершин. Странные легенды о пустынных горах вполголоса рассказывают старики по кишлакам в долгие зимние вечера.
Верховья Кафандара славятся своей недоступностью. Глубокий каньон в среднем течении реки, словно прорезанный острым ножом в двухкилометровой толще серых известняков, совершенно непроходим. Говорят, что в нем есть стометровые водопады, но их никто не видел. По каньону можно пробраться лишь на несколько сотен метров от устья; дальше бешеная река заполняет весь коридор каньона. Я пытался проникнуть в него осенью при малой воде. Цепляясь руками и ногами за выступы скал, погружаясь местами по грудь в ледяную воду, тысячу раз рискуя сорваться и быть унесенными стремительным потоком, мы с одним из рабочих смогли углубиться в каньон всего метров на триста. Сквозь оглушающий шум воды из-за поворота временами доносился тяжелый рокот, подобный гулу землетрясения. Возможно, это гремел один из легендарных водопадов Кафандара. Добраться до него нам не удалось. Промокшие и продрогшие, с исцарапанными руками и обломанными ногтями, мы вынуждены были вернуться.
Проникнуть в верховья Кафандара можно только окружным путем, поднявшись по одному из притоков и перевалив хребет. От кого-то я слышал, что туда ведет старая заброшенная тропа.
Чтобы не тащить весь караван по трудной и малоизвестной дороге, я решил оставить его в среднем течении реки возле стоянки чабанов. Лагерь нашей партии находился тут уже с неделю. Своеобразным оазисом казался этот уголок Кафандарской долины среди безотрадного однообразия окружающих хребтов.
Пестрый ковер альпийских лугов покрывал волнистые уступы склонов. Возле наших палаток по широкому дну долины быстро текли зеленовато-голубые воды Кафандара, разбивающиеся на десятки мелких протоков. Между протоками зеленели лужайки. Километрах в трех выше по течению гигантской трещиной чернело устье каньона.
