Может, есть какие-нибудь новости в военно-медицинском корпусе? Флэгги несколько раз звонила О’Грегори. Он бы мог быть весьма полезным кураториуму. Но телефон О’Грегори молчал третьи сутки…
О’Грегори прекрасно понимал, за что арестован, хотя ему ни разу не сказали, в чем он обвиняется. Флэгги - роковая женщина! Неужели ради этого кретина Барни она так легко и жестоко могла пожертвовать боготворящим ее человеком? Ну пусть это слишком громко сказано - боготворящим, но все равно - провести безумную ночь любви, а наутро предать? Оставалось утешаться примерами из истории - Клеопатра, Юдифь… Древности всегда мало трогали О’Грегори. На сей же раз особенно. Он отчетливо сознавал: степень его вины, а значит, и мера наказания будет зависеть от того, каким грифом пометят разглашенную им служебную тайну: «секретно», «чрезвычайно секретно», «сведения государственной важности» и, наконец, самое страшное - «сведение серии Z». К последней категории относились материалы стратегического характера. За разглашение «сведение серии Z» грозило пожизненное заключение или электрический стул. «Архелон», вооруженный межконтинентальными ракетами, считался стратегическим объектом. Следовательно, любая связанная с ним информация автоматически подпадала под зловещий гриф.
На третьи сутки О’Грегори, донельзя истерзанный догадками и сомнениями, был выведен из камеры гарнизонной гауптвахты и доставлен, к величайшему его изумлению, не в здание трибунала, а в кабинет шефа. Впрочем, председатель трибунала, дородный полковник юстиции, сидел рядом с флагманским эпидемиологом, а чуть поодаль разглядывал в окно гавань седоватый мужчина в хорошо сшитом костюме.
– Майор О’Грегори? - Джентльмен у окна присел на подоконник. - Надеюсь, вы понимаете, что разгласили «сведение серии Z»? Не говоря уже о том моральном уровне, который вы нанесли нашему флоту перед лицом мировой общественности.
О’Грегори судорожно глотнул.
– Разглашение «сведение серии Z», - бесстрастно напомнил полковник юстиции, - карается бессрочным тюремным заключением, а в случае особого ущерба, причиненного обороноспособности страны, - смертной казнью.
Майор медицины вцепился в спинку стоявшего перед ним стула.
– О’Грегори, - вступил в разговор шеф, - мне очень жаль, что все так случилось. Я всегда ценил вас как отличного работника. Однако у вас есть шанс не только избежать суда, но и достойно продолжить карьеру. На «Архелоне» открылась вакансия корабельного врача…
О’Грегори тихо сел на стул.
– Подумайте, О’Грегори, - подошел к столу седоватый джентльмен. - Вы не только избежите позора, но и станете национальным героем. Весь мир узнает о благородном поступке военного врача. Через какое-то время найдут вакцину, и вы все вернетесь с триумфом!
– Лепра неизлечима, - проронил наконец арестованный.
– Делать такие категорические заявления подобает лишь Гоподу Богу… Решайте, О’Грегори: электрический стул или лавры героя? Не будьте же болваном, подполковник!
О’Грегори смахнул с бровей капли пота.
– Я согласен…
– Тогда подпишите вот это! - Пожилой джентльмен быстро достал из папки листок верже. - Это заявление для печати.
«Я, подполковник медицины О’Грегори, помня клятву Гиппократа, решил отправиться на борт подводной лодки «Архелон», чей экипаж заражен неизвестной науке болезнью. Я буду оказывать пострадавшим медицинскую помощь, пока не будет найдено эффективное лекарственное средство против суперлепры ХХ и корабль не вернется на базу…»
Утром тщательно выбритый, в тужурке с новенькими погонами, О’Грегори предстал перед журналистами. Накануне ему сделали инъекцию препарата, снимающего страх, так что держался герой нации расковано и даже весело. Веселье шло еще и от толики коньяка, принятого в буфете конференц-зала.
О’Грегори не увидел своих портретов в вечерних газетах, так как после обеда его отвезли на один из приморских аэродромов. Там он пересел в кабину двухместного учебного истребителя, который спустя три часа полета над океаном совершил посадку на палубу авианосца «Корсар». На взлетной площадке О’Грегори уже ждал вертолет с прогретыми двигателями.
Огромный многоугольник палубы «Корсара», исчерканный колесами самолетов, был последним земным видением О’Грегори. Потом в бортовом иллюминаторе долго синела безбрежная ширь океана.
«Архелон» открылся издалека, но, едва вертолетчики успели взять на него курс, как подводная лодка погрузилась. Чертыхаясь, командир машины завис над местом погружения - волны даже не успели разметать пенное пятно, - опустил в воду трос с капсулой гидролокатора и долго вызывал «Архелон» по звукоподводной связи. Наконец атомарина всплыла. Видно было, как на мостике забелели офицерские фуражки. Они приблизились, стали видны лица. Потом мостик уплыл назад, и под брюхом вертолета оказалась позеленевшая от водорослей палуба «Архелона». О’Грегори спустился на нее по висячему трапу. Вертолет взмыл и ушел в сторону. О’Грегори видел, как от него отделилась веревочная лестница и, извиваясь, упала в воду. Ее выбросили, потому что она касалась палубы заразного корабля.
У О’Грегори защемило сердце: «Оставь надежду всяк сюда входящий…»
В центральном посту нового врача окружила толпа золотистолицых людей, абсолютно лысых и голобородых. «Вторая степень суперлепры», - отметил про себя О’Грегори.
– А где же Барни? - спросил он, не выдержав звериного любопытства, горевшего в глазах прокаженных.
– Хо-хо, док! - воскликнул яйцеголовый крепыш, похожий на турка. - Барни стал настоящим подводником. Кормит рыбок под водой.
Но никто вокруг не засмеялся.
ПОЖАР В РЕАКТОРНОМ ОТСЕКЕ
С тех пор, как камбузные отходы по настоянию эпидемиологов стали выбрасываться за борт в пластиковых пакетах, дельфинья стая, сопровождавшая подлодку, заметно поредела, а затем и вовсе исчезла. Лишь Тэдди с непонятным упорством шел за атомариной. Это всех удивляло. Потом к нему привыкли и стали подкармливать. Дельфин привязался к «Архелону», как собачонка. Скорее всего его привлекали особенные звуки из шумового спектра подводной лодки; возможно, они совпадали с биологическими частотами электрического поля дельфина и Тедди слышались зовы самки. Как бы там ни было, но дельфин шел за «поющим» ракетоносцем, как на гигантский манок. Рейфлинта это даже начинало слегка занимать.
– Вот единственное в мире существо, - заметил он однажды на мостике Бар-Маттаю, - которое нас не покинуло. Жаль, если оно попадает к нам под винты.
Дельфин Тэдди пронзал гребни волн живой торпедой. Океанское солнце сверкало на черно-зеркальной спине. - У него и в самом деле сократовский лоб, - припомнил пленник давний разговор.
