А х’манк все говорил, рассказывал о том, как и почему именно так думают х’манки, и какой Л’тхарна великолепный пилот, и как следовало бы поступить вождям Стаи Х’манков по окончанию войны вместо того, чтобы объявлять человеческую расу уничтоженной. Говорил об этом и гладил волосы Л’тхарны. Хотелось лизнуть эти пальцы с розовыми пластинками вместо ногтей, или под шеей лизнуть, где красиво выступают две кости, но на белой коже Рихарда жил х’манковский доспех.
Так было и в самый первый раз тоже. Биопластик вместо настоящего прикосновения, хитрые руки х’манка, которые находили нервные окончания даже там, где их не было, заставляли вздрагивать и выгибаться. И — страх, которого не приходилось стыдиться. Рихарду может прийти в голову все что угодно, он все делает не так, как обычно делают х’манки. В глубине души Л’тхарна заходился от ужаса, и это было сладко: он лежал рядом с вождем, обладателем могущества, и, в полном соответствии с древними кодексами, насладившийся им владыка уделял ему часть.
Вот только вряд ли древний владыка людей подумал об удовольствии того, кому приказал лечь с собой. И уж точно не было бы ему дела до того, сыт ты или голоден. Л’тхарна даже не заметил, как Рихард делал заказ и страшно изумился, когда пришла курьерская доставка; столько разного мяса он еще ни разу в жизни не видел. А еще прежние вожди людей все оказались бы под рукой Рихарда, им бы это весьма не понравилось, не будь они мертвы — ведь если Кадара жива, и этому х'манку будет принадлежать её часть… воистину не постыдно дремать в объятьях властителя.
Рихард снова сказал, что подарит ему серьги, теперь уже с улыбкой в голосе. Стаскивая рубашку. Мужчины х'манков похожи на людей куда больше, чем женщины: те настолько крохотные и слабые, что страшно взглянуть. А мужчины бывают ненамного ниже человеческого роста, и мускулы под гиперчувствительной кожей у них тоже выступают, пусть не такие, и не так, как у людей. Об этом рассказывали те, кто участвовал когда-то в боях, устраивавшихся х'манками для развлечения. Но Рихард тоже принадлежит к такой породе.
Он приподнялся на Л’тхарной, опираясь на локоть. Снова провел ласковой рукой по лицу, шее, груди. Человек закрыл глаза, тихо заурчав: противоестественное, неправильное чувство, но даже в собственном доме ему не было спокойнее и безопаснее.
Рука прошла дальше. Привычным движением расстегнула пряжку пояса, по внешней стороне бедра скользнула к колену и уже оттуда направилась вверх. Л’тхарна развел ноги. Ну наконец-то…
Х'манк любит гладить. Ласкать. Человек схватит добычу и вгрызется в нее, подобно тому, как поступали предки в отдаленнейшие времена, одинаково — удовлетворяя голод желудка или вожделение копья плоти. Х'манк — нет. Он смакует власть, осязает ее всей поверхностью кожи; он ждет, чтобы добыча сама схватила его и потянула к себе, вожделея его господства. Х'манк хитер и изощрен в удовольствиях…
Л'тхарна лежал, закрыв глаза. Он много раз просил Рихарда обойтись без этих игр, когда естественное копье прижимается к животу, — оно болит и дергается, заставляя выгибаться и рвать покрывала когтями, а горло при этом все равно вибрирует так, что во рту сохнет, — искры замирают в глазах, и успокоения все нет. Это странно и почти неприятно. Но Рихард даже не обещал избавить Л'тхарну от х'манковской забавы. Ему нравилось смотреть, как человек извивается, забыв про обязанность удовлетворить вождя и ритуал, — хотя какой тут ритуал, рядом с х'манком, — пытается найти успокоение сам или хватается за господствующего с мольбой. Порой доходило до того, что Л'тхарна начинал, словно ребенок, жалобно скулить. Сам готов был умереть от стыда на месте, но х'манк, на миг застыв, становился втройне ласковей.
“Я знаю, зачем вам такие губы”, - однажды рассерженно сказал Л'тхарна, — “чтобы вот так издеваться друг над другом”.
Рихард упал на кровать и расхохотался.
“Нет”, - сказал он, отдышавшись. — “Это чтобы врать”. — И добавил вдруг, — “если б ты знал, как мне хочется с тобой поцеловаться…”
…каждый раз давал себе клятву, что больше не вцепится в Рихарда когтями; каждый раз ее нарушал. Даже людям случалось вскрикнуть от боли, получив такой удар, а х'манк только резко втягивал воздух сквозь зубы; ему в голову не приходило отвесить Л'тхарне оплеуху, как сделал когда-то Р'хенгла, первый, кто велел ему лечь рядом. Р'хенгла потом командовал левым крылом главной атаки и погиб на подступах ко Хманкану, а тогда он учил юнцов водить корабли… и учил Л'тхарну, чтоб не смел драть когтями: укуси, если совсем невмоготу, а руками своими надо владеть, если ты воин. Л'тхарна не владел и стыдился.
А х'манк не знал про это. Х'манку было все равно. Силу, в которой он не уступал человеку, Рихард проявил лишь единожды: когда однажды Л'тхарна из позы зверя поднялся на колени, повернул голову и все-таки лизнул — прямо в лицо. Тогда господствующий с раздраженным рыком швырнул его обратно на четвереньки…
Нехорошо бывало только тогда, когда Рихарду вздумывалось поиграть своим живым доспехом. Л'тхарна холодел от ужаса, не смея протестовать, — закрывал глаза и лежал покорно, отдаваясь оружию, которое изощренной волей владельца превращалось невесть во что… Х’манк смеялся. Облизывал Л’тхарну, словно кусок сахару; человек, путаясь в словах подобающего обращения и в английском языке, просил вождя насладиться соединением плоти, а не играми, унижающими воина…
Как-то Рихард проговорил, глядя на него: “Я безумец, который добывает драгоценности и бросает их в море, вместо того, чтобы продать за деньги. Лишь потому, что любит их блеск”.
Он сказал какими-то другими словами, но смысл был ясен. Л’тхарна примерил, о чем бы Рихард мог сказать такое, но не понял и не догадался.
***
Татуировка. Безупречный мышечный рельеф, даже в спокойном состоянии. Странное чувство понимания чужой мимики, чужих реакций: да, человек тоже приоткроет рот, получая удовольствие, но попробуй хоть заподозрить, сколько оттенков имеет оскал ррит и что он вообще может, в зависимости от ситуации, значить. И когти — сумей понять, что порой смотреть надо не на лицо, а на руки: втянуты ли, выпущены, на сколько, ритм смены позиций… Еще — не догадка даже, просто случайность: если взять эту руку, красивую, нелюдскую, и заставить выпустить коготь, сжав палец с боков, — будет резкий вдох, веки опустятся, вздрогнет гибкое узкое тело, литое из внеземной стали…
Ррит.
А еще у него даже мысли не возникло насчет постельного равноправия. Это сам Рихард и предложил, забывшись; очень сложно держать в голове ксенологию в такие моменты, и запах “цветочного нектара” крышу сносит напрочь, будучи до такой степени концентрированным. Его в промышленности используют в аптечных дозах…
