поклонами смотрели на нее глазами, полными какого-то совершенно собачьего преклонения и обожания. Не поддался новым настроениям один только Дурран, меланхолично потягивающий вино из фляги в большой длинной хижине, приспособленной Драконом для своих нужд.
– Не видел, – мрачно откликнулся он в ответ на вопрос, провожая взглядом словно ошпаренных выскакивающих на улицу своих подчиненных. – Наверное, где-то опять чушь про тебя несет, сама Карина. Значит, ты теперь еще и Избранная Дочь?
– Господин Дурран, – поколебавшись, Карина подошла вплотную к столу, за которым он сидел, – я хочу с тобой поговорить. Можно?
– Ты начала спрашивать моего разрешения? – горько усмехнулся Младший Коготь. – Женщина, если хочешь говорить – говори, только перестань насмехаться.
– Я не насмехаюсь, господин Дурран. Честно. Ты… мне кажется, я тебя понимаю. Ты знаешь, почему я здесь. Ты должен следить, чтобы я не сбежала. И наверняка у тебя есть приказ убить меня… или тебе могут его отдать. Ведь так?
– Я выполню любой приказ, который мне отдадут, – Дурран взглянул на нее исподлобья. – Убить тебя или умереть самому, неважно. Таков мой долг и моя честь.
– Мало чести в том, чтобы убивать беззащитных, – покачала головой Карина. – Господин Дурран, ты ведь наверняка слышал о Пути безмятежного духа. Я следую ему уже пятнадцать лет, и я знаю, что такое настоящая честь. Она совсем не походит на то, что имеете в виду вы. Для Дракона честь – синоним гордыни. Воспаленное мужское самолюбие, не переносящее даже намека на собственную слабость. Такая «честь» толкает на преступления, а не на подвиги. Господин Дурран, я много раз думала, как поведу себя, когда ты прицелишься в меня, чтобы убить. Я так и не придумала ничего достойного. Я даже не знаю, стала бы сопротивляться или нет. Но сейчас… Я очень тебя прошу: не надо пытаться причинить мне вред. Даже если я покорюсь, тебя наверняка самого убьют местные жители. Я не стремлюсь к своей смерти, но не хочу и твоей.
– Надо же! Бесстыдная восточная женщина, рассуждающая о высоком! – криво усмехнулся Дурран. – Да что ты понимаешь! Зачем жить, если в любой момент не готов умереть ради чести?
– Случается, что смерть остается единственным достойным выбором, – твердо сказала Карина. – Но бессмысленная смерть никогда не ведет к славе. Достойно умереть можно ради того, чтобы защитить других, но не ради своей гордыни. Господин Дурран, мне будет очень неприятно, если ты умрешь, преследуя призраков. Особенно… – Она заколебалась. Врачебная тайна нерушима, да, но если ее знание может спасти жизнь… – Особенно если учесть, что у тебя будет ребенок.
– Что? – Дурран качнулся вперед. – О чем ты говоришь, синомэ?
– Мулами. Девушка, с которой ты встречаешься тайно от ее родителей. Она была у меня на приеме вчера днем. Она беременна. От тебя.
– Ты лжешь! – прорычал Дурран, медленно поднимаясь. – Мы не могли… – Он осекся.
– Как я могу лгать, если говорю о вещах, о которых никто не знает? Она умоляла не говорить родителям, и я еле ее успокоила. Господин Дурран, я почти не знаю тебя. Но ты встречаешься с ней втайне, чтобы не рассердить ее родителей, которые ненавидят Дракона. Я знаю, ты можешь просто прийти к ней в семью и забрать ее себе, но не поступаешь так. И еще она рассказала мне, что ты запрещаешь своим солдатам насиловать местных женщин. Мне кажется, господин Дурран, что ты хороший человек. Просто связался не с теми людьми, с какими следовало.
– Вот как? – саркастично осведомился Дурран, опускаясь обратно на скамью. – И с кем же мне следовало связываться? С бандитами, убивающими на дорогах ради куска сушеной рыбы?
– Я не знаю, господин Дурран, – печально сказала Карина, опуская голову. – В ваших краях… Я не знаю. Я знаю лишь, что очень плохо, когда достойные люди вроде тебя идут в бандиты только потому, что у них нет другого пути. Если бы я могла переделать ваши края, создать здесь нормальное общество… Но я не могу. Я всего лишь человек, пусть даже меня называют Избранной Дочерью, синомэ или другими дурацкими именами. Я не могу дать тебе совет, что делать. Но если, – она вскинула взгляд, – тебе потребуется защита – от Дракона или от местных жителей, ты можешь рассчитывать на меня. И, если хочешь, я могу поговорить с родителями Мулами, чтобы они отдали свою дочь за тебя…. продали ее тебе, так у вас говорят? По вашим меркам она уже давно вошла в пору замужества, и ее в любой момент может кто-нибудь купить. Так почему бы не ты?
Дурран уставился на нее своими черными глазами, в сгущающемся вечернем мраке кажущимися бездонными провалами тьмы. Потом он вздохнул.
– Я не понимаю тебя, синомэ, – сумрачно сказал он. – Ты же должна меня ненавидеть. Почему ты хочешь помочь мне? Почему ты помогаешь местным? Они никто для тебя. Меньше, чем грязь под ногами. Если ты действительно выдающийся лекарь, как передает молва, твоя жизнь ценнее жизни тысячи таких, как они. Почему?
– Потому что чужие дела устраивать куда проще своих, – фыркнула Цукка, присевшая на лавку у входа в дом. – Ты бы видел ее дома – все время налево и направо советы раздает и чужие сердечные дела улаживает. Только себе самой никак мужика завести не может.
– Цу, чтоб я тебе хоть раз еще что-нибудь рассказала! – пообещала Карина. – Предательница! Не обращай на нее внимания, господин Дурран. Но если захочешь, чтобы я поговорила с родителями Мулами, только скажи мне. Мне почему-то кажется, что они меня послушают.
– Ага, как Избранную Дочь! – ехидно согласилась Цукка. – Ты как, Панариши уже раздумала искать?
– Нет. Бить уже раздумала, но зато придумала, что скажу ему прямо в его ехидную наглую раскрашенную морду! Пойдем, пока не забыла.
Уже в дверях она остановилась и обернулась.
– Господин Дурран, я совсем забыла, что обещала вылечить тебе руку. Прости. Какие-то последние дни оказались… суматошные. Зайди ко мне завтра в «клинику», посмотрим на нее еще раз. Похоже, кости ломать придется и сращивать заново, но я умею не больно. Зайдешь?
– Посмотрим, – буркнул Дурран, снова отхлебывая из фляги, и в вечернем полумраке хижины в его глазах блеснула бесконечная глухая тоска.
– Хорошо, – Карина кивнула. – Я жду. Спокойно ночи, господин Дурран.
Найти Панариши им так и не удалось. Зато по возвращении домой их ждал очередной сюрприз. Их ветхая хижина на окраине деревни, к которой они уже начали привыкать, оказалась облепленным кучей народа. В сумерках мелькали факелы, раздавался веселый гомон голосов. Из дверей цепочкой выходили мужчины, нагруженные вещами – на
