молча удалились и предоставили мне без помех копаться на полках, заставленных всякой всячиной. Среди других, менее завлекательных названий мне попалось роскошное издание «Притч» Гойи. Начав перелистывать плотные страницы, я вскоре с головой погрузился в дьявольский мир этих офортов, словно навеянных ночными кошмарами.
До сих пор удивляюсь, как не закричал в голос от безумного всепоглощающего ужаса, когда, случайно оторвавшись от книги, увидел существо, скорчившееся прямо передо мной в углу книжного шкафа. Если бы вдруг одно из адских творений Гойи ожило и соскочило со страниц фолианта, вряд ли я бы испугался сильнее.
Моим глазам предстала сгорбленная, мышасто-серая фигура, начисто лишенная не только волос, но даже пуха или щетины; кожу ее, однако, украшал узор в виде бледных размытых колец вроде тех, какие бывают у змей, обитающих в темноте. Голова и лоб человекообразной обезьяны сочетались с песьей пастью, а руки заканчивались корявыми ладонями с черными гиеньими когтями, которые доставали почти до пола. Существо выглядело неописуемо свирепым и в то же время зловещим: пергаментная кожа сморщенная, точно у трупа или мумии, а в глубоких, как у черепа, провалах глазниц мерцали злобой желтоватые, словно горящая сера, щелки зрачков. Полуоткрытый рот истекал слюной, щерился гнилыми клыками, испятнанными как будто ядом или гниением, а поза этого зловещего создания напоминала изготовившееся к прыжку чудовище.
Хотя я много лет писал рассказы, в которых речь часто шла об оккультных явлениях, потусторонних силах и призраках, в то время у меня еще не сложилось четких убеждений в отношении подобных вещей. Я никогда прежде не видел ничего такого, что можно было бы счесть привидением или хотя бы галлюцинацией; и навскидку едва ли ожидал бы увидеть нечто подобное при свете летнего дня в книжной лавке на оживленной улице. Однако представшее моим глазам создание определенно было не из тех, что могли бы существовать в нашем мире. Оно было слишком ужасно, слишком отталкивающе – таким может быть только выходец из иной реальности.
Пока я, полумертвый от страха, оторопело смотрел на него поверх Гойи, привидение двинулось на меня. Я говорю «двинулось», но оно изменило положение мгновенно, без малейшего усилия, без перехода, так что слово это безнадежно не к месту. Еще секунду назад ужасающий призрак стоял футах в пяти-шести от меня – и вот уже склонился прямо над томом, который я все еще держал в руках, и его тошнотворно светящиеся глаза вперяются мне в лицо, а серо-зеленая слюна капает изо рта на страницы. В нос мне ударило невыносимое зловоние, напоминавшее смесь тошнотворного змеиного духа с запахом тлена из древнего склепа и миазмами разлагающегося трупа. В заледеневшем безвременье, которое длилось, наверное, от силы секунду или две, я взирал в это отвратительное лицо, и сердце мое как будто перестало биться. Ахнув, я с грохотом уронил Гойю на пол, и в тот же миг видение исчезло.
Тоулман, лысый коротышка в очках в черепаховой оправе, бросился спасать упавший фолиант, вскричав:
– Что случилось, мистер Хастейн? Вам нехорошо?
По той дотошности, с которой он изучал переплет на предмет возможных повреждений, я понял, что беспокоит его главным образом Гойя. Совершенно ясно было, что ни он, ни его помощник не видели призрака, и ничто в их поведении не наводило на мысль, что они уловили вонь, все еще витавшую в воздухе, точно дыхание разоренной могилы. Также, насколько я мог судить, они не заметили пятно сероватой слюны на развороте открытого тома.
Я не помню, как умудрился выйти из магазина. Вихрь ужасного смятения и острого, до дрожи, отвращения к явившемуся мне потустороннему созданию мешался в моей душе с мрачными опасениями за собственное психическое здоровье и безопасность. Пришел в себя я только на улице за магазином, когда торопливо шагал в направлении студии моего кузена, держа под мышкой аккуратный пакет, в котором был альбом с офортами Гойи. Очевидно, в попытке загладить свою неловкость я под влиянием порыва оплатил и купил книгу, не отдавая себе отчета в том, что делаю.
Я подошел к дому, куда лежал мой путь, но, прежде чем переступить порог, обошел квартал еще несколько раз. Все это время я отчаянно пытался вернуть себе самообладание и душевное равновесие. Я помню, до чего трудно было даже просто замедлить шаг и не кинуться бегом, потому что мне все время казалось, будто я спасаюсь от какого-то незримого преследователя. Я старался уговорить самого себя, убедить рациональную часть своего разума в том, что зловещее видение было всего лишь мимолетной игрой света и тени или временным помутнением зрения. Но, как я ни пытался, вся моя софистика была напрасна, ибо я видел этот уродливый ужас слишком отчетливо, во всей полноте отвратительных деталей.
Что это могло означать? Я никогда не принимал наркотики и не злоупотреблял алкоголем. Нервы мои, насколько я знал, были вполне крепкими. Но я либо стал жертвой зрительной галлюцинации, что могло свидетельствовать о начале какого-то неведомого психического расстройства, либо видел некое оккультное явление, нечто из областей и измерений за пределами человеческого восприятия. Тут нужен был или психиатр, или оккультист.
Все еще чертовски подавленный, я, однако, попытался восстановить хотя бы малую толику самообладания. Кроме того, мне подумалось, что скучные бюсты и пресный символизм скульптурных групп Киприана Синкола могут благотворно повлиять на мои расшатанные нервы. Даже все его потуги на гротескность покажутся милыми и безобидными в сравнении с дьявольской горгульей, пускавшей передо мной слюни в книжной лавке.
Я вошел в здание, где располагалась студия, и зашагал по стоптанным ступеням на второй этаж, где в довольно просторных апартаментах обосновался Киприан. Поднимаясь по лестнице, я не мог отделаться от странного чувства, будто кто-то идет по ступеням прямо передо мной, но я никого не видел и не слышал, а холл наверху был тих и пустынен, как и лестница.
Когда я постучал в дверь, Киприан был в своей мастерской. После паузы, которая показалась мне чрезвычайно долгой, он крикнул в ответ, чтобы я проходил. Когда я вошел, он вытирал руки старой ветошью, из чего я сделал вывод, что он был занят лепкой. Кусок мешковины покрывал, очевидно, амбициозную, но еще не оконченную скульптурную группу, занимавшую весь центр вытянутой комнаты. Все вокруг было заставлено другими скульптурами: из глины, бронзы, мрамора и даже терракоты и стеатита, которые он иногда использовал для менее традиционных работ. У дальней стены виднелась массивная китайская ширма.
С первого же взгляда я понял, что как в самом Киприане, так и в его работах
