Они помолчали. Люк медленно протянул руку и убрал несколько выбившихся прядок за ухо Гласс. Его жесткие пальцы задержались у нее на шее: он, не мигая, смотрел ей в глаза.
– Готово? – спросила Гласс, отступая в сторону и развеивая волшебство.
– Да. Идем,– натянуто сказал Люк, отворачиваясь и увлекая ее за собой в коридор.
Суточное освещение на Уолдене было более скудным, чем на Фениксе, поэтому, хотя технически уже наступило утро, в коридорах по большей части было темно. Гласс не могла сказать, куда ведет ее Люк, и сжала в кулаки руки, чтобы они случайно не попытались дотянуться до любимого.
В конце концов, Люк остановился перед еле различимой в полутьме дверью, вытащил из кармана предмет, который Гласс не смогла разглядеть, и поднес его к сканеру. Раздался характерный звуковой сигнал, и дверь отъехала в сторону. Внутренности Гласс скрутило, когда она поняла, что, куда бы Люк ее ни привел, он оставил за собой след, залогинившись и введя код доступа. Она не могла спокойно думать о том, что может случиться с Люком, если Совет установит его связь с беглой преступницей.
Но выбора у нее не было. После того как она попрощается с мамой, ей останется только ждать, когда ее найдут охранники. Она не станет пытаться снова увидеть Люка, не будет просить его рисковать ради нее. Только не после того, что она совершила.
В помещении еле-еле мерцал слабый свет, освещая грязно-желтым какое-то незнакомое Гласс оборудование.
– Где это мы? – спросила она, и эхо подхватило ее голос.
– В одной из старых мастерских. Когда-то здесь чинили сделанное на Земле оборудование, пока его не заменили. Я иногда прихожу сюда позаниматься.
Гласс хотела было спросить, чем это охранник занимается в таком месте, но оборвала себя. Она вечно забывала, что Люк попал в инженерно-техническую службу охраны, уже начав учиться на механика. Он редко говорил об этой стороне своей жизни. Оглянувшись на собственное прошлое, Гласс задним числом устыдилась, что не стремилась побольше узнать о мире, в котором жил Люк. Неудивительно, что он ушел к Камилле.
Стоя у огромного агрегата и сосредоточенно хмуря брови, Люк нажимал какие-то кнопки.
– Что это? – спросила Гласс, когда агрегат зловеще загудел.
– Лазерный резак,– ответил Люк, не поднимая глаз.
Гласс прижала запястье с браслетом к груди.
– Ни за что! – сказала она.
Во взгляде Люка в равных пропорциях смешались удивление и злость.
– Никаких споров. Чем скорее мы снимем с тебя эту штуку, тем выше будут твои шансы спрятаться.
– А нельзя просто выяснить, как он отпирается?
Люк отрицательно покачал головой:
– Его надо распилить.
Гласс не двинулась с места, и он со вздохом протянул руку, маня ее к себе:
– Иди сюда, Гласс.
Но ее ступни словно приросли к полу. Хоть она и провела последние полгода, воображая, как Люк позовет ее к себе, в этих фантазиях никогда не фигурировали травмоопасные механизмы.
Люк приподнял бровь:
– Гласс?
Девушка сделала опасливый шажок вперед. Непохоже, чтобы у нее был выбор. Лучше уж станок Люка, подчистую срезающий ее кисть, чем инъекция смертельного яда в вене.
Люк похлопал по горизонтальной поверхности в центре станка:
– Клади сюда руку.– Он щелкнул переключателем, и агрегат загудел.
Гласс передернуло, когда ее кожа соприкоснулась с холодным металлом.
– Все будет в порядке,– сказал Люк,– я обещаю. Просто стой спокойно.
Слишком напуганная, чтобы говорить, Гласс только кивнула.
Гул продолжался, вскоре к нему присоединился высокий пронзительный скрежет. Люк произвел еще ряд каких-то манипуляций, а потом подошел и встал прямо напротив Гласс:
– Ты готова?
Она нервно сглотнула:
– Да.
Положив левую руку на ее запястье, правой Люк потянул в ее сторону какой-то рычаг. К своему ужасу, Гласс увидела тонюсенькую линию красного света, пульсирующую опасной энергией. Девушку затрясло, но Люк лишь крепче вцепился в ее руку, приговаривая:
– Все нормально, только не дергайся.
Красный свет приближался, и Гласс кожей почувствовала жар. Лицо Люка выражало сосредоточенность; не сводя глаз с запястья девушки, он неуклонно двигал лазер вперед.
Гласс сомкнула веки, собираясь с силами, чтобы терпеть мучительную боль, которая обрушится на нее, когда нервы потеряют контакт с кистью руки.
– Превосходно! – раздался посреди этого ужаса голос Люка.
Открыв глаза, девушка увидела, что ее запястье свободно, а браслет аккуратно распилен на две части.
Она снова могла дышать, и ее дыхание было неровным:
– Спасибо.
– Пожалуйста,– Люк улыбнулся ей. Его рука все еще сжимала ее руку.
Когда они выскользнули из мастерской и пошли обратно к крытому переходу, никто из них не произнес ни слова.
– Что случилось? – шепнул Люк, увлекая Гласс за угол, туда, где начиналась лесенка, более узкая и темная, чем любая лестница на Фениксе.
– Ничего.
Раньше Люк нагнулся бы, взял ее за подбородок и смотрел ей в глаза, пока она не хихикнула бы. «Рапунцель, ты кошмарная врунишка»,– сказал бы он, намекая на сказку про девушку, волосы которой, стоило ей солгать, вырастали до пят. Но на этот раз ложь Гласс просто повисла в воздухе.
– Как тебе жилось? – спросила она наконец, когда у нее больше не осталось сил молчать.
Люк поглядел на нее через плечо и вскинул брови:
– Ну, ты знаешь, если не считать того, что меня бросила любимая девушка, а потом лучшего друга казнили за пустяковый проступок, в общем и целом неплохо.
Слова как обухом ударили по голове Гласс, и она вся сжалась. Никогда раньше в голосе Люка не было столько горечи.
– Но, в конце концов, появилась Камилла…
Гласс кивнула, но, украдкой бросая взгляд на знакомый профиль Люка, она чувствовала, как в ее сознании вспыхивают яркие и опасные огоньки возмущения. Из-за чего ее, по его мнению, арестовали? Что она сделала? Почему он не выразил удивления или любопытства? Неужели он считает, что она настолько испорчена, что совершила преступление?
Люк резко остановился, и Гласс налетела на него.
– Извини,– пробормотала она, стараясь удержаться на ногах.
– Твоя мать знает, что с тобой случилось? – спросил Люк, обращая к ней лицо.
– Нет,– сказала Гласс.– В смысле, она знала, что я в Тюрьме, но ей ничего не известно об экспедиции на Землю.
Канцлер ясно дал им понять, что их миссия совершенно секретна. Родителям путешественников ничего не скажут, пока не станет абсолютно очевидным, что их дети выжили,– или пока Совет не убедится, что они никогда не вернутся.
– Хорошо, что ты собираешься ее повидать.
Гласс ничего не сказала. Она знала, что он думает сейчас о своей собственной матери, которой не стало, когда ему было всего двенадцать. Поэтому он долгое время и жил с соседом Картером, уже-достигшим восемнадцатилетия.
