— Не расскажу. Почему ты пометила семнадцатый номер знаком минус?
— Это который? — Она развернула бумагу и отыскала шутку. — Ну, любая женщина сделала бы то же самое. Это не смешно, это всего лишь печальная необходимость.
— Да, но подумай, как глупо она выглядела.
— Не вижу ничего глупого. Скорее грустно. Но взгляни сюда. Ты решил, что эта — не смешная. Номер пятьдесят один.
Ни один из нас не поменял своей оценки, но я уловил некоторую повторяющуюся закономерность. Наши оценки расходились в отношении историй, связанных с самым старым поводом для шуток. Я сказал ей об этом. Она кивнула:
— Конечно, я тоже это вижу. Мани, дорогой, не обращай на это внимания. Я уже давно перестала разочаровываться в мужчинах из-за того, что они не являются тем, чем не являются, и никогда не смогут стать.
Я решил перевести разговор на другую тему и рассказал ей о Майке.
Некоторое время спустя она сказала:
— Мани, ты пытаешься убедить меня, что этот компьютер живой?
— Смотря что ты под этим подразумеваешь, — ответил я. — Он не потеет и не ходит в туалет, но он может мыслить и говорить, и он осознаёт себя. Разве нельзя сказать, что он живой?
— Я сама не вполне уверена в том, какой именно смысл я вкладываю в понятие «живой», — призналась она, — но ведь существует научное определение, связанное с реакцией на внешние раздражители или с чем-то подобным. И с размножением.
— Майк реагирует на внешние раздражители. А что касается воспроизведения, то работы в этой области ещё не проводились — но тем не менее если у Майка будет время, необходимые материалы и квалифицированная помощь, то он вполне сможет воспроизвести себя.
— Мне тоже нужна для этого квалифицированная помощь, — сказала Вайо, — поскольку я стерильна. И кроме того, мне потребуется десять лунных месяцев и множество различных материалов, причём самых лучших. Зато я делаю прекрасных младенцев. Мани, а почему бы машине действительно не быть живой? Я всегда считала, они таковыми и являются. И некоторые из них только и ждут подходящего момента, чтобы куснуть побольнее.
— Майк не будет этого делать. Я имею в виду — намеренно. В нём начисто отсутствует подлость. Но он любит разыгрывать других, и одна из его шуток вполне может оказаться не вполне удачной. Он как щенок, который не понимает, что он причиняет боль, когда кусается. Он невежественен. Нет, это не то слово, потому что он знает бесконечно больше, чем ты, или я, или любой из когда-либо живших людей. И тем не менее можно сказать, что он вообще ничего не знает.
— Повтори-ка всё сначала. Мне кажется, я чего-то не поняла.
Я постарался объяснить. Сказал, что Майк знает содержание почти всех книг на Луне, может читать с огромной скоростью — по меньшей мере в тысячу раз быстрее, чем мы, — и никогда ничего не забывает, если только не решит стереть какую-нибудь информацию. Сказал, что он может вести рассуждения, опираясь на безошибочную логику, или прийти к выводу на основании неполных данных… и о том, что он не знает ничего о том, что входит в понятие «быть живым».
— Я поняла, — перебила она, — ты хочешь сказать, что он весьма разумен и очень много знает, но совсем не умудрён жизненным опытом. Как новичок, только что сошедший с корабля на Скалу. Возможно, на Земле он был профессором, с целым списком научных званий… но здесь он похож на младенца.
— Именно так. Майк и есть младенец с целым списком научных званий. Спроси его, сколько воды, какие химические элементы и какая мощность светового потока необходимы, чтобы получить пятьдесят тонн пшеницы, и он ответит тебе ещё до того, как ты успеешь перевести дыхание. Но он не может отличить смешную шутку от несмешной.
— Я думаю, большинство из тех, которые ты мне показал, были в общем-то неплохими.
— Он не сам их придумал. Он их где-нибудь вычитал или услышал, а поскольку они были соответственно помечены, то он и отправил их в тот файл, где у него хранятся шутки. Но он не понимает их, поскольку он никогда не был, как бы это сказать… одним из людей. Недавно он попытался сам придумать шутку. Вышло весьма посредственно.
Я постарался объяснить ей суть неуклюжих попыток Майка стать «человеком».
— Главная причина всех его выходок кроется в том, что ему одиноко.
— Вот бедняга! Тебе тоже было бы одиноко, если бы ты только работал и учился, и больше ничего. И если бы никто никогда не приходил проведать тебя. Это просто жестоко.
Я рассказал ей о моём обещании познакомить Майка с неглупыми.
— Ты поговоришь с ним, Вай? И не будешь смеяться, если он станет делать дурацкие ошибки? Если ты будешь смеяться, он замолчит и начнёт дуться.
— Конечно, Мани, я поговорю с ним! Ну… когда мы выберемся из этой передряги. И если мне будет безопасно оставаться в Луна-Сити. И где находится этот бедный маленький компьютер? В городском техническом центре? Я не уверена, что знаю, где это.
— Нет, он не в Луна-Сити. Он располагается в Море Кризисов. И ты никак не можешь попасть туда, где он находится, для этого тебе нужно иметь пропуск, выданный Надсмотрщиком. Но…
— Подожди-ка! Море Кризисов… Мани, это что — один из тех компьютеров, которые находятся в Комплексе Администрации?
— Майк — не просто «один из тех компьютеров», — ответил я, несколько раздражённый таким отношением к Майку. — Он — головной компьютер, управляющий всеми остальными компьютерами, как дирижёр — оркестром. Другие компьютеры — просто машины, дополнительные приспособления, увеличивающие его возможности. Для Майка они являются тем же, чем вот эта штука — для меня, — сказал я, согнув левую руку. — Майк контролирует работу всех остальных компьютеров. Он занимается катапультами и баллистическими радарами. После того как система телефонной связи была преобразована во Вселунную систему коммуникаций, он также подключён к управлению логическими структурами этой системы. Кроме того, он контролирует множество других систем.
Вайо закрыла глаза и прижала пальцы к вискам.
— Мани, Майку приходится тяжело?
— Не думаю. Он не перегружен. У него хватает времени даже на то, чтобы читать смешные истории.
— Я не это имею в виду. Может ли он испытывать страдание? Чувствовать боль?
— Что? Нет. Он может чувствовать себя обиженным, но не может чувствовать боль. Я думаю, что не может. Нет, я даже уверен в этом. У него нет рецепторов восприятия боли. Зачем они ему?
Она закрыла глаза и сказала тихо:
— Да поможет мне Бог. — Затем взглянула на меня и сказала: — Разве ты не понимаешь? У тебя есть пропуск, позволяющий тебе попасть туда, где находится этот компьютер. А большинство селенитов не имеют права даже выйти из вагона на этой станции — она предназначена только для тех, кто работает на Администрацию. И даже из этих людей лишь горстка может попасть в главный машинный зал. Я должна была узнать, может ли он ощущать боль, потому что ты со своими разговорами о его одиночестве заставил меня испытывать к нему жалость. Но, Мани, ты отдаёшь себе отчёт в том, во что могли бы превратить это место несколько килограммов пластиковой взрывчатки?
