— А вдруг перекинемся?!
— Лизунчик, глупая…
Он привстал, и нас закачало так, что я действительно перепугалась. Ну и что, что катамаран?
— И вообще, тут неудобно. Рычаг этот… Отстань, Олег…
— Лиза!..
Он обиделся. Я знала, что он обидится, — но я так не могла. Не потому, что боязно и несподручно… вообще. С Владом-кибернетиком могла — хотя, если честно, удовольствия ноль на массу. И с красавчиком Шклярским с восьмого этажа… с ним довольно классно было. И с ним — да, в порядке вещей: девчонок из комнаты, и «давай». Но Олежка…
С ним у нас все должно быть по-другому… Чтобы двуспальная кровать и пододеяльник с вышивкой. Чтобы маленькая лампа под узорчатым абажуром. Чтобы ни единого слова, потому что и так все понятно. И чтобы потом положить голову ему на плечо и так и спать до утра… И чтобы — всегда.
Олег нагнулся, зачерпнул горсть морской воды и бросил себе в лицо. Потом фыркнул и замотал головой, очень похоже изображая Графа. Я улыбнулась.
— Вообще-то ты права, Лизун, — он старался говорить весело. — Не очень-то тут и разгонишься, ещё бы потонули с тобой в порыве страсти. Знаешь что? Ребята до вечера в Ялте зависнут, это однозначно. А мы с тобой пока…
Я кивнула. В конце концов, я не полная идиотка: целая ночь и вышитый пододеяльник у нас будут ещё не скоро. А в палатке у моря очень даже романтично, разве нет? Олежкины ресницы слиплись черными стрелами с белыми наконечниками из соли, а глаза чуть ли не умоляли. Мужчины — они такие. Им обязательно нужно… и сразу.
И я ведь его люблю…
— Черт, и на фига мы эту калошу на два часа взяли?
… Ноги ну совсем не держали, набережная так и ходила из стороны в сторону, хотелось посидеть на лавочке минут десять. Но Олежка торопился, хотя до вечера было ещё о-го-го. Я кульком висела на его руке, мокрой от пота.
— Сейчас на маршрутку сядем — и мигом приедем, — подбадривал он. — А там дорога все время вниз, это же не то, что на гору выдираться. Лизунчик! Ну посмотри на меня!
Я остановилась и посмотрела.
— Ты — супер! — сказал Олег. — У меня такой девчонки ещё не было. Ни в одно лето.
* * *
Сквозь толщу воды, ещё мутноватой после недавнего шторма, внизу угадывались очертания больших темных камней, поросших водорослями. Светлую полоску песка между ними пересек, двигаясь боком, крупный краб. В полуметре от маски проплыла стайка мелких рыбешек. То и дело попадались небольшие прозрачные блюдца медуз-аурелий.
В садке у пояса было пусто. Ни одной настоящей рыбы Твердовскому сегодня не встретилось — за несколько часов блуждания под водой. Море словно вымерло — а может быть, умерла его удача. Впрочем, одернул он себя, верить в какое-то там везение — язычество, недостойное человека с ученым званием и четвертой ступенью астрального просветления.
Возможно, сегодняшняя неудача в охоте — не случайность, а кармическая предопределенность. Ведь именно здесь, вдали от берега, в бирюзовой глубине, он получил возможность по-настоящему разобраться с самим собой. Впервые с момента приезда сюда отдаться вольной медитации, очиститься от темных астральных наслоений, высвободить из-под гнета пурпурную ауру. И увидеть, наконец, свет…
Свет. Сноп невидимых глазу лучей — изнутри янтарной капли с черным иероглифом свернувшейся змеи. Из влажной ложбинки между загорелых грудей в россыпи веснушек…
А он, Василий, испугался. Ударился в темную панику, когда узнал… когда подумал, что и она заодно с ТЕМИ. Что они, эти дьявольские животные, которые, объединив свои звериные астралы, запросто поработили его мать и едва не уничтожили его самого — что они дотянулись липкими астральными нитями и до нее, носительницы святого оберега. Опутали, притянули, заставили служить себе, заманить его, чудом спасшегося врага, в ловушку. Чтобы снова окружить, злорадно ухмыльнуться ожерельем желтых глаз, сгрудившись вокруг во главе со своей союзницей…
Он вообразил себе это настолько четко и зримо, что не мог ни секунды оставаться на месте. Знал умом, что ему все равно не уйти, если они и вправду… но бежал. Бежал, не чувствуя тяжести снаряжения и дорожной пыли, и собственное свистящее дыхание отдавалось в ушах зловещим пронзительным «ме-е-е»…
Святой оберег простит ему эту минуту слабости. Оберег все понимает потому простит. Такие мгновения страха, недоумения и неверия знакомы всем, даже библейским пророкам. И если он, недостойный раб, на секунду усомнился… Что ж, он будет молить о прощении. Не разглядел, не осознал…
Лиза, обретающаяся в такой опасной, такой тесной близости с ТЕМИ тоже кармическая предопределенность. Святой оберег не способен на ошибку, поражение или предательство. Значит, только так возможно защитить его, Василия, от их сатанинских козней. И ему ничего… почти ничего не угрожает, пока девушка с янтарным кулоном на шее бесстрашно находится в их вражеском стане. То есть стаде…
Как она сказала?
«Я тут коз пасу…»
Пастырь. Добрый пастырь, сдерживающий в узде врагов рода человеческого. Проклятых, ненавистных козлов!..
… А вот охоты сегодня не будет. Косяк кефали ушел, наверное, далеко в море… впрочем, какое значение имеет материальная причина? Надо возвращаться.
Теперь, когда он не сотрудничал больше с Энвером, возвращение было достаточно долгим и сложным делом. Во-первых, предстояло сориентироваться относительно почти невидимого солнца — и четко определить направление пути, чтобы не подплыть к берегу там, где он представляет из себя неприступную скалу. Выходить из воды на общественном пляже Твердовский тоже не хотел. Оставалась небольшая бухточка на востоке — с глинистым дном и каменистым берегом, непривлекательная для отдыхающих, но удобная для аквалангиста. Но для того, чтобы безошибочно попасть туда, придется произвести несколько контрольных подъемов на поверхность… до чего же он терпеть их не мог!
Когда Твердовский выбрался, наконец, на берег, уже начинало смеркаться. Над горизонтом на синем ещё небе появилась маленькая прозрачная луна, не претендующая пока на собственную дорожку. В далекой Ялте зажглась цепочка цветных огней; почему-то казалось, что там сейчас очень хорошо…
Не просушивая, он свернул и сунул под мышку гидрокостюм. Зло стряхнул воду с пустых ячеек садка для рыбы. Рюкзак был спрятан под камнем на скале, откуда Василий начинал погружение; теперь придется туда возвращаться. А ведь иначе он мог бы зайти в Мысовку с востока, совсем другой дорогой, не мимо ТЕХ…
Все равно. ТЕ ему не страшны.
Он верил в это, пока шагал по тропинке вдоль моря, внимательно глядя под ноги и лишь время от времени вскидывая глаза навстречу стремительно чернеющему небу, где почти полная луна всходила все выше, становясь объемной и желтой. Верил, когда утрамбовывал гидрокостюм, шерстяные носки и кальсоны в рюкзак; свитер Твердовский снимать не стал, вечер был довольно прохладный. И убеждал себя, что верит, ступая на ту самую тропу…
