два больших кубка, и сеньор де Эмо немедленно их наполнил. Амвросию почудилось, что в одном из кубков уже плескалась какая-то алая жидкость, но в смутном свете свечей поручиться он был не готов и решил не поднимать шум.
– Два бесподобных винтажа, – сказал сеньор де Эмо, показывая на кувшины. – Эти вина столь превосходны, что я решительно не способен выбрать между ними, – впрочем, возможно, брат Амвросий, ваш тонкий вкус позволит вам вынести объективное суждение, вино какого урожая следует признать лучшим.
Он подвинул кубок Амвросию:
– Это вино из Френэ. Пейте, и могучее пламя, что дремлет в его глубинах, умчит вас из этого мира.
Взяв кубок, Амвросий поднес его к губам. Сеньор де Эмо склонился над своим кубком, чтобы вдохнуть букет; что-то в его позе показалось Амвросию страшно знакомым. Внезапно он похолодел от ужаса, ибо память подсказала ему, что эти тонкие, заостренные черты, спрятанные под густой бородой, подозрительно напоминают Жана Мовессуара, которого Амвросию доводилось встречать при дворе Азедарака и который, как полагал монах, был причастен к колдовским деяниям епископа. Амвросий гадал, почему не заметил этого раньше и каким чарам обязан таким помутнением памяти. Даже сейчас он не был в себе уверен, но ядовитая змея сомнения подняла голову над столом.
– Пейте, брат Амвросий, – сказал сеньор де Эмо, осушив свой кубок. – За ваше здоровье и здоровье всех добрых бенедиктинцев.
Амвросий медлил. Его собеседник не сводил с него холодного гипнотизирующего взгляда, и монах, несмотря на все опасения, был не в силах ему противостоять. Слегка вздрогнув, ощущая непреодолимое воздействие чужой воли и не сомневаясь, что тут же упадет замертво под действием смертельно опасного яда, он осушил кубок.
И спустя миг понял, что его худшие опасения подтвердились. Вино вскипело на губах и в глотке, словно пламенные воды Флегетона, и, казалось, наполнило его жилы дьявольской, обжигающей ртутью. Вслед за этим невыносимый холод овладел его телом; ревущий ледяной смерч подхватил монаха, стул под ним растаял в воздухе, и Амвросий рухнул в ледяную бездну. Стены таверны рассеялись туманом; огни погасли, будто звезды в мрачной болотной дымке, и лицо сеньора де Эмо растворилось в водовороте теней, как круги, что расходятся на глади полуночных вод.
III
Амвросий не сразу осознал, что все-таки жив. Ему представлялось, что он целую вечность падал в серую ночь, населенную изменчивыми фигурами, мерцающими скоплениями, которые, прежде чем принять окончательную форму, превращались в иные скопления. На миг ему показалось, что вокруг снова выросли стены, затем он принялся перепрыгивать с террасы на террасу мира, состоящего из призрачных деревьев. Иногда ему чудились человеческие лица; но все было смутным, все таяло, обращаясь дымом и колеблющимися тенями.
Внезапно, без всякого толчка или перехода, он обнаружил, что больше не падает. Смутная фантасмагория вокруг оказалась реальностью, но в ней не было ни трактира «Отрада путника», ни сеньора де Эмо.
Амвросий недоверчиво всматривался в непостижимую местность, его окружавшую. Среди бела дня он сидел на большом, грубо обтесанном куске гранита. На некотором отдалении, за гладью травянистой поляны, возвышались мощные сосны и буковая поросль старого леса – их ветвей уже коснулись лучи заходящего солнца. Прямо перед Амвросием стояли какие-то бородатые дикари.
Дикари взирали на Амвросия с огромным и почти религиозным изумлением. Вид у них был свирепый, облачены они были в белое, и таких одеяний Амвросию видеть не доводилось. Их длинные спутанные волосы болтались, словно черные змеи, а в глазах горел фанатичный огонь. И каждый дикарь сжимал в правой руке острый и грубый каменный нож.
«Быть может, я умер?» – спросил себя Амвросий. Тогда эти существа – демоны некоей неучтенной преисподней. В свете того, что произошло, и того, во что Амвросий верил, подобная догадка представлялась не такой уж нелепой. С трепетом вглядываясь в предполагаемых демонов, он забормотал молитвы Господу, который бросил его на растерзание духовным врагам. Затем вспомнил о колдовской силе Азедарака, и в мозгу зародилось подозрение: его, Амвросия, похитили из таверны и отдали в руки досатанинских тварей, которые служат епископу-чародею. Убедившись в том, что он цел, невредим и не похож на бесплотного духа, а лесной пейзаж вокруг ничуть не напоминает преисподнюю, Амвросий решил, что так оно и есть. Он все еще жив, попрежнему на земле, хотя обстоятельства, в которых он оказался, более чем загадочны, а вокруг притаились непостижимые опасности.
Странные существа застыли в молчании, словно были не в силах вымолвить ни слова. Прислушавшись к бормотанию Амвросия, они вышли из оцепенения, и оказалось, что они способны излагать не только связно, но и весьма громогласно. Впрочем, Амвросий ничего не разобрал в их грубом наречии, в котором шипящие, придыхательные и гортанные соединялись странным способом, непривычным для нормального человеческого языка. Впрочем, монах уловил слово «таранит», которое повторялось несколько раз, и заподозрил, что это имя особенно злобного демона.
Речь странных существ обрела грубый ритм и стала напоминать первобытный распев. Двое выступили вперед и схватили Амвросия, а голоса остальных слились в пронзительной литании.
Амвросий не понимал, что происходит, а еще меньше – что его ждет. Его толкнули назад, и один из бородатых мужчин прижал его спиной к камню, а другой поднял острый кремневый нож. Нож завис в воздухе над сердцем Амвросия, и в приступе ужаса монах понял, что еще миг – и нож пронзит его грудь.
Но тут, перекрывая дьявольские завывания, которые теперь напоминали безумный и злобный вой, раздался властный и мягкий женский голос. От страха и смятения Амвросий не понял смысла сказанных слов, однако его преследователи поняли прекрасно и немедленно подчинились. Кремневый нож неохотно опустился, и монаху позволили занять сидячее положение на плоском камне.
Его спасительница стояла на краю поляны в тени раскидистых древних сосен. Она выступила вперед, и бородатые мужчины в белых одеждах почтительно расступились. Очень высокая и осанистая, она была в темно-синем платье, мерцающем, как ночное летнее небо, усеянное звездами. Ее длинная золотисто-каштановая коса была тяжела, точно блестящие кольца восточной змеи. Глаза удивительного янтарного цвета, алые губы, слегка затененные лесной прохладой, алебастровая кожа. Амвросий видел, что его спасительница на диво хороша, но ее красота вызывала в нем почтительный восторг, какой он мог бы испытать в присутствии царственной особы, а еще страх и оцепенение, естественные для благочестивого юного монашка, оказавшегося перед соблазнительным суккубом.
– Ступай за мной, – промолвила дева на языке, который усердные штудии позволили Амвросию отнести к аверуанскому французскому, вышедшему из употребления много веков назад.
Монах послушно встал и последовал за ней, не встретив никакого
